–  Забирай девчат, пусть возьмут ведра, корзины, пошли, пока нет воды!
– сказал Атакши мельнику и засучил штаны выше колен.

Мы спустились метров триста и вышли на равнину, где река, вырываясь из теснин, загрязнила широкую пойму.

Грязь разлилась здесь невысоким слоем - в две пяди, и в ней торчали живые «палки» или виднелись еле заметные ямки.

Атакши и Эрзуман начали собирать рыбу, я с девушками относил к берегу корзины и ведра, наполненные усачами и форелями. Среди них виднелись и небольшие лососи.

–  Быстрее к Черной речке!
– скомандовал Атакши, подхватывая две последние корзины с рыбой.

В устье речки вода была почти светлая, и многие рыбы, прочистив жабры, поднялись по ней выше щита, который еще в незапамятные времена построили дагестанские рыбаки. А уснувшую рыбу девушки сложили в траве на берегу.

Когда мы пошли в обход по пойме еще раз, из села прибежали мальчишки. Атакши и их заставил промывать рыбу в Черной речке и выпустить живую.

Со всех соседних скал слетелись к пойме орлы, вороны, сороки и даже оляпки и начали подбирать рыбу, валявшуюся в липкой жиже. А в самой Черной речке, когда Атакши закрыл щит, прыгали и плескались форели, как в большом пруду.

Вечерело. Мельник с девушками ушел молоть зерно. Я потянулся за ребятами в село, неся тяжелую сумку, в которой лежали отборные усачи и один лосось. Атакши остался у Черной речки. Он сказал мне на прощанье:

–  Зайди к сыну, пусть ружье принесет и вот эту рыбу захватит.

–  Что ж, и ночевать тут будешь?
– спросил я.

–  Придется. До утра река не осветлится, а в Черной речке у рыбы много врагов. Чуть стемнеет, заскулят, зашумят по всем зарослям лисицы и шакалы, волки и рыси. Нужен глаз да глаз. А я просижу ночь - будем все с рыбой.

Я шел домой и думал, что плохо знаю «речного человека», действительно доброго и чистого душой.

И, просыпаясь ночью, думал о нем: горное эхо далеко разносило выстрелы Атакши. За всех нас он один не спал в эту ночь и пугал зверей у истоков Черной речки в пойме бурного Самура…

‹№ 13, 1959)

Ахты, Дагестанская АССР

Авторизованный перевод с лезгинского Вл. Архангельского

Евг. Пермяк

В Крыму, между поселками Планерское и Щебетовка, перегородили плотиной балку, и получился отличный ставок. Прослышав, что в этом водоеме водится рыба, мы отправились попытать счастье. Беседуя о том о семи и, конечно, о крупной рыбе, мы дошли до ставка. Тишина. Ни души… Некому даже задать обычные вопросы: как клюет, на что берет и какая водится рыба.

Вдруг в кустах мелькнула полосатая тельняшка.

–  Здравствуйте, товарищ капитан, - окликнул мой спутник паренька лет двенадцати.

–  Здравствуйте, - ответил тот.

Познакомились. Отрекомендовались друг другу. Он назвался временным помощником пастуха.

–  В каникулы дяде помогаю скот пасти, да вот рыбачу.

–  И удачно?
– спросил мой товарищ.

–  Еще бы. Тут рыбу не переловишь.

–  А какая здесь рыба?

–  Балкунчики, - ответил мальчик.

–  Балкончики?
– переспросил я.

–  Да. Жирные-прежирные балкуны. Даже на чистой воде жарить можно.

Мы переглянулись. Ни один из нас не только не видал рыбы с таким названием, но и не слыхал о ней. А сознаться не хотелось. Рыбачья гордость не позволяла. Тогда мы пошли в обход. Мой товарищ спросил:

–  Крупные балкуны попадаются?

–  Не очень. Зато помногу. Сейчас увидите. Я вершу вытаскивать буду.

Тут наш знакомый запустил руку по самую щею в воду и вытащил конец бечевы, к которой, как оказалось, была привязана верша.

–  Теперь смотрите!
– крикнул он и рывком, вытащил вершу, сооруженную из проволочного каркаса, обтянутого мелкой металлической сеткой.

В верше кишела рыба. Мы увидели типичных для всех прудов мира карасей.

–  Это и есть балкунчики?
– спросил мой товарищ.

–  Ну конечно, - с гордостью ответил удачливый рыбак, выбирая крупных карасей и с торопливой бережностью выкидывая в пруд мелочь.

–  Это же караси!
– сказали мы с товарищем в один голос.

–  Не-ет!
– возразил мальчик.
– В том пруду караси - это караси. Потому что они самородные, а в этом саженые. Дедушкины.

–  Чьи, чьи?
– переспросил я.

–  Дедушкины, - повторил мальчик.
– У нас недавно этот прудок запрудили. При мне. Пустой он был. Лягушье в нем жило да ужи. А дедушка Балкун… Он умер тем летом… Дедушка Балкун в ведре пятнадцать икряных карасей принес. Золотых. И пустил. От тех карасей балкунчики стали нарождаться. Тысячами пошли. Успевай только закидывать. На удочку с того берега балкуны хорошо берут. На красного червя. Подождите, как солнце станет садиться, тогда и начинайте. Без тридцати балкунов не уйдете.