Бесконечное многообразие судеб и историй – иногда это просто курортные романы на одну, две – семь, двенадцать ярких ночей. Хотя иногда эти любовники тоже оказываются связаны, пусть и украдкой, но на всю жизнь.

Я слышал истории, когда любя друг друга, город и человек все же расставались. Человек уезжал, обретал кров в другом городе, в другой жизни, в другом мире, но все-таки продолжал любить до самой смерти – смесь тоски, грусти, страха потерять эту иллюзорную связь окончательно и страха возобновить ее – вернуться назад и не увидеть в глазах ответной любви. Наверное, лучше не возвращаться больше, никогда не возвращаться.

Но, впрочем, не всегда это переходит во что-то личное, и некоторые города остаются нам не больше чем просто коллегами по работе – дружелюбно настроенные, встречающие на вокзале и обсуждающие дела, сопровождающие нас до самого вечера и даже чуть дальше, но потом вежливо прощающиеся и оставляющие нас на ночь в безымянных отелях, наедине с нашими мечтами о других городах и странах, а утром опять встречающие нас – вновь и вновь. Пока мы не покинем их навсегда.

* * *

Мой главный сообщник, я помню его, как мы, словно заговорщики, ночами обсуждали наши планы. Я помню, как он внимательно слушал меня, как гасли огни вокруг, и замолкали все звуки, и чтобы никто не мог больше услышать наши разговоры – ветер стеной и холод стеной, и снег стеной, и только он оставался рядом. Зачем ему было нужно это? Сколько он уже слышал подобных планов? В скольких заговорах участвовал? Что дали они ему? За сотни лет? Где те, кто был в них с ним? Где? Разбежались по всему миру, бросив, оставив одного? Почему он взялся помогать мне, почему решил выслушать, решил дать мне шанс?

Я помню нашу общую нищету – его благородную и мою беспризорную. И в этой цепочке важных и взрослых дел он все-таки находил силы, чтобы присматривать за мной, быть рядом. Он находил время на меня, одного из миллиона детей своих – и все же был со мной, окликая меня, когда я убегал слишком далеко вглубь этих бесконечных улиц. Я помню эту довольную нищету – нечего ему было дать мне, не было настоящих игрушек, и лишь его улицы, и железные ограды, и захолустные дворы – все полностью предоставлял в мое распоряжение, для моих игр.

* * *

Это жизнь. О чем нам жалеть? Нам надо принять ее – надо постараться вместить в нее свою душу, свою любовь. Ибо это единственное место для них. Известное нам. Это наш дом. Наш единственный настоящий дом.

И тебе спасибо. Я сейчас допью свой кофе, можешь уже рассчитать меня. Спасибо за твой однодневный приют – мне пора уезжать. Я не стал и не стану твоей судьбой, но она точно есть, и, может быть, кто-то дальше? Кто-то, кто дальше? Кто-то, кто приедет после меня? Моя жизнь сложна и сложена, слишком многие города стали ее частью, и мне уже их не выкинуть из своего сердца – никак. Впрочем, и тебя уже не выкинуть.

Пора домой.

Человеческая жизнь

Мы, люди, все теряем, что дается нам, все и всех – ежедневно и неминуемо. Теряем мечты, теряем время, часы, дни, недели, месяцы, годы, теряем тех, кто нам стал хоть на мгновение близок.

Все и всех теряем – словно ничего и не было в нашей жизни, словно ничто и не принадлежало нам, все лишь пронеслось мимо, мы лишь наблюдатели, но никогда в действительности не обладали ничем.

Мы словно непутевые дети – все, что попадает нам в руки, все рано или поздно ломается или пропадает – ничего уже не найти.

Но все же, я чувствую, что становлюсь богаче с каждым днем, даже постоянно теряя, ощущаю, как что-то накапливается во мне, что-то бесконечно важное. И каждый день это ощущение все сильнее, все отчетливее, и все потери, все воспоминания лишь усиливают его, лишь делают во много крат больше, все в плюс, все складывается – одно к одному – переполняет меня, становясь моей собственной жизнью. И ничего не имея, ничем не обладая, и не имея возможности чем-то обладать, все уже потеряв и продолжая терять вновь и вновь, я все же богат, бесконечно богат – ею.

Настоящее

Сколько ни молюсь о будущем, все время проваливаюсь в прошлое из этого зыбкого настоящего. Оно кажется мне тонкой ледяной коркой, ноябрьской. А под ней отрезвляющий холод прошлых неудач.

И вновь и вновь погружаешься в него, и тонешь, и уже нет сил выбраться на лед, каждый раз он ломается под тобой, превращаясь в ничто. Кажется, уже и нет никакого настоящего, и только что-то там вверху, окончательно недосягаемое – безразлично темнеет, идя на закат, и что-то холодное тянет вниз, на дно.