Нет, так любить нельзя. Опасно для жизни.
Александр Якунин (Невольный)
БОТИНОК
Часть 1. Спектакль начался.
Где-то между Рязанью и Мичуринском, в удалении от главной дороги, затерялся уютный своею русской неряшливостью городок С., в котором сплошь деревянные дома и только клуб - кирпичный.
На сцене клуба артисты из Москвы давали пьесу А.Н. Островского "На всякого мудреца довольно простоты". Все билеты были раскуплены заранее.
Сегодня, как на всех представлениях москвичей, зал забит битком. Люди устроились в проходах, теснились в дверях. По-обыкновению, начало представления задерживалось: москвичи держали марку - томили публику. Провинциальные зрители без претензий: они томились с удовольствием, с каждой минутой ожидания проникаясь дополнительным уважением к московскому искусству.
Тем временем, занятые в спектакле артисты развлекались, кто во что горазд: стучали в домино, резались в дурака, курили, сплетничали, травили анекдоты и много смеялись. Откровенно волновался один директор-распорядитель Веревкин-Рохальский. Он бегал по сцене, заглядывал в гримерные комнаты, и даже спускался в трюм, под сцену. Скорее по привычке, чем для дела, Веревкин-Рохальский искал заведующего постановочной частью Мишеля, отвечавшего за свет, звук, реквизит, костюмы, туалетную бумагу - в общем, за все, без чего спектакль в принципе не мог состояться.
– Мишель!
– кричал директор-распорядитель в темноту трюма.- Мишель! Вы здесь?
– Есь, есь, - равнодушно отвечало эхо.
– Где же этот чертов Мишель?
– - обреченно вздыхал Веревкин-Рохальский.
– Ель, ель, - с готовностью отзывалось эхо.
– Вот народец, им на все наплевать!
– Ать, ать, - невозмутимо соглашался трюм.
В это время Мишель прятался в складках главного занавеса. Он отлично слышал и видел директора-распорядителя, но не отзывался, потому как считал, что с его стороны для спектакля сделано все, что только можно было сделать, а что не сделано, то и делать не нужно - господа артисты прекрасно обойдутся и без этого.
– И нечего метать бисер за чужой счет, - возмущался Мишель в ткань занавеса
Под "чужим счетом" он имел в виду счет собственному труду в денежном выражении, который директор-распорядитель оценивал нерегулярно и несправедливо низко. И, хотя Мишель выразил свое недовольство крайне аккуратно, все равно, от видавшего виды бархата, отделилось облачко пыли. У Мишеля защекотало в носу, и он чихнул. Находившийся в пяти шагах Веревкин-Рохальский замер, повел носом в сторону чиха, однако подкреплять возникшее подозрение действием не стал, не было времени: дали первый звонок.
В складках занавеса у Мишеля было еще одно очень важное дело: через небольшое отверстие в бархате он наблюдал за блондинкой, сидевшей в четвертом ряду.
Мишель не мог оторвать глаз от ее вздернутого носика, огромных, спокойных, сапфировых глаз, свежих, как бутон розы, рубиновых губ, маленьких плотно прижатых ушек, от которых веяло чистотой и непорочностью. Мишель был объективен: он подметил в блондинке и недостатки. У нее, например, были излишне прямые плечи, едва наметившийся двойной подбородок, который, надо полагать, со временем сольется с шеей. Однако недостатки эти делали красоту блондинки вполне земной и, вследствие этого, только увеличивали ее привлекательность. Мишеля умиляла серьезность девушки, которая, впрочем, характерна для многих провинциалок, участвующих в столичном мероприятии.
Дали последний звонок. В зале установился полумрак. Раздались традиционные покашливания, подчеркивающие торжественность момента, зазвучала фонограмма, пошел занавес и спектакль начался.
Часть 2. Фантазии одинокого молодого человека.
В антракте Мишель нашел "свою" блондинку в буфете. Она стояла в очереди. Мишель пристроился рядом. И тут выяснилось одно прискорбное обстоятельство: девушка оказалась выше его ростом почти на полголовы. Печальный опыт Мишеля свидетельствовал о том, что данный факт ставит крест на перспективе знакомства с блондинкой. Мишель расстроился.
С близкого расстояния, что редко случается с блондинками, девушка казалась ещё более привлекательной, чем издали. У девушки была точеная фигурка, стройные ножки в замшевых туфельках на высоких каблуках, глубокая влажная ложбинка между грудей, заманчиво уходила под ободок черного платья с рубиновыми всполохами. От неё исходил круживший голову натуральный запах чистой кожи, мраморно-коралловая матовость которой, поразила Мишеля, привыкшего иметь дело с прыщавыми телесами артисток. Первоначально Мишель определил красоту блондинки как холодную. Он почувствовал, исходящий от неё магнетизм, и как будто неведомая сила стала его притягивать к ней. Мишелю пришлось сдерживать себя, чтобы как-нибудь, ненароком, не коснуться ее рукой или какой другой частью своего трепещущего тела.
Девушка была не одна, а с подругой - худосочной и неприятного вида шатенкой, для которой Мишель нашел определение - "вобла".
Почему у красивых девушек всегда некрасивые подруги? Вот загадка природы!
Подруги молчали и только у самой раздачи "вобла" равнодушным голосом поинтересовалась:
– Перекусывать будешь? Могу до завтра денег одолжить. Не хочешь? Как хочешь! Тогда иди, займи столик.
"Тоже мне, хороша подруга!" - осудил "воблу" Мишель.
Любому непредвзятому наблюдателю понятно - блондинка не прочь перекусить, но у неё нет денег. Мишеля подмывало угостить девушку чаем и бутербродами, но он отверг эту мысль, как особо нахальную, способную унизить дивное создание.