– Подонок! Сволочь! Дерьмо собачье! Мразь! Навозный червяк!

Поскольку никого другого в комнате не было, Лялин вынужден был принять ругань на свой счёт. Как ни странно, эти грязные ругательства нисколько не задели самолюбие Лялина - что можно взять с пьяницы? Однако, Лялин остро почувствовал необходимость ответить, как подобает мужчине с той целью, чтобы начальству впредь неповадно было вести себя подобным образом.

– Послушайте, профессор, ваш возраст и состояние вашего здоровья не даёт ...- успел произнести Лялин.

В этот момент Блидман закруглил свою фразу словами:

– Убить меня, скотину, мало ... скотину!

Из чего следовало, что сказанное им ранее, относилось к самому Блидману и являлось ни чем иным, как чистой самокритикой.

Это, конечно, в корне меняло дело, но слова, заготовленные Лялиным в порыве искусственного гнева, уже не могли удержаться на языке. Лишь невероятным усилием, как горнолыжник в последнюю долю секунды уворачивающийся от столкновения с разметочным шестом, ему удалось скорректировать свою мысль и закончить свою фразу следующим образом:

– ...не даёт вам право заниматься самобичеванием, ибо во всём нужна разумная мера.

– Нет!
– горячо воскликнул Блидман.
– Нет таких слов, которые могли описать всю мою низость, - и, вытаращив глаза, он вдруг потребовал:

– Клянись!

– В чём?

– В том, что никому не скажешь.

– Что не скажу?
– Лялин стёр испарину со своего лба.

– Тайну, которую я хочу тебе доверить.

Лялин никогда не испытывал желания вникать в тайны кого бы то ни было и, уж тем более, пьяного шефа. Он предложил Марку Наумовичу поделиться тайной с кем-нибудь другим и, поскольку из всех сотрудников института он знал одну Веру Сергеевну Синхронову, то выдвинул её кандидатуру.

Шеф сконструировал кислую физиономию:

– Ну, не-ет! Эта сука Синхронова продаст меня с потрохами. Я могу довериться только тебе. И не спрашивай - почему? Понимаете, юноша, человеку иногда нужно, чтобы кто-нибудь, кроме него самого, знал, какая он гадина! Какая сволочь и мразь! Клянись, что никому не расскажешь то, что я тебе сейчас скажу.

– Под страхом смерти?
– уточнил Лялин.

– А как же иначе, иначе никак.

Деваться было некуда. Лялин поклялся простой клятвой: никому, мол, ничего не скажу и баста. Шеф остался недоволен.

– Кто так клянётся?
– скривил он толстые губы.

– А как нужно?

– Клянись здоровьем своих детей. Дети у тебя есть?

– Нет, я сам ещё ребёнок.

– Двадцать пять лет и всё ещё ребёнок? Кое-кто в твои лета в открытый космос выходил. Мама твоя жива?

– А что?

– Клянись её здоровьем.

Клясться здоровьем мамы и, вообще, ни чьим здоровьем, кроме собственного, Лялин наотрез отказался. Блидман счёл это разумным.

– Ну, придумай что-нибудь, - попросил он.

Лялин пообещал сдохнуть на месте, если он "вольно или невольно выболтает хотя бы одно слово".

– Значит, могила?
– уточнил шеф.

– Братская, - подтвердил Лялин.
– Землю есть будем?

– Это лишнее, - подумав, ответил Марк Наумович и начал исповедь с вопроса:

– Итак, пью ли я?

– Нет, - поторопился с ответом Лялин.

– Дурья твоя башка! Это я сам у себя спрашиваю, так сказать, веду внутренний диалог. Не перебивай больше, убью.

Лялин дал слово молчать, как "рыба об лёд".

– Итак, вопрос - пью ли я?
– Блидман окинул взглядом Лялина и, немного выждав, продолжил.
– Ответ: да, пью. Следующий вопрос: сколько я пью? Есть четыре варианта ответа: пью, как обычно; меньше обычного; пью больше обычного и, наконец, затрудняюсь ответить. Нужное подчеркнуть. Как ни тяжело признаться, но пью я больше...больше...гораздо больше, чем пил раньше. Фуй, слава Богу, признался, а признаться - это, считай, половина успеха. Идём дальше. КакОва?...каковА?
– запнувшись с ударением на "какове", Марк Наумович ловко воспользовался другим вопросительным словом.
– В чём причина того, что я пью больше обычного? Причина в том ...

Из дальнейшего рассказа Марка Наумовича выходило, что пить больше обычного он начал, попав, по своей глупости, в грязную историю, а именно: за очень большие деньги он взялся устроить в Московский государственный университет дочку своего единственного друга и "просто отличного мужика". Друг выплатил ему аванс. Что было дальше, Блидман решительно не помнил. Только все деньги он банально пропил. Пока выходил из запоя, закончилась экзаменационная сессия. Казалось, всё, ему - конец: он потерял друга, деньги, здоровье, честь, наконец, но не тут-то было.