— М-м-м, чертова бочка! — прапор в ярости пнул цистерну ногой. — Давай же! Ну!!!

Как ни странно, емкость отреагировала на столь грубое обращение. Из шлага вытек ручеек черной, с желтыми прожилками жидкости. Цистерна всхлипнула еще пару раз и, наконец, разразилась целым потоком солярки.

Томский подошел к краю платформы. Черви, следуя своей традиции, спрятались, как только прекратилась вибрация. Однако теперь в схватку с ними вступали не люди, которые могли лишь убегать и защищаться. Ручьи солярки затекали во все щели и собирались в лужи в любом углублении.

Аршинов скрутил старые штаны в жгут, поджег и швырнул вниз. Толик замер, не отрывая взгляда от языков пламени. Он опасался, что за двадцать лет дизельное топливо могло разделиться на фракции и утратить горючесть.

Однако солярка загорелась. Весело потрескивая, пламя распространялось по всему нижнему ярусу. Очень быстро оно нашло первую жертву. Бешено извиваясь, из трещины в полу выполз охваченный пламенем червь. Он яростно молотил хвостом по обломкам бетона и шипел, перекрывая гул набиравшей силу стихии. Еще через несколько минут в агонии билось не меньше двух десятков безглазых тварей, и число их быстро увеличивалось.

Аршинов торжествовал:

— Я же говорил, что еще покажу, как злить прапора российской армии!

— Эй ты, ангел мщения, — Томский тронул Лёху за плечо. — Пора сматываться. Скоро здесь нечем будет дышать.

— Еще немного, Толян, — умолял Аршинов. — Ты ж посмотри, как красиво горят. Загляденье просто!

Тащить прапора к выходу пришлось едва ли не силой. Томский успокоился лишь после того, как задвинул дверь и несколько раз повернул колесо запорного механизма.

В свете фонариков показались ступени широкой металлической лестницы. Нижние ее ступени упирались в дно квадратной комнатушки. Оно почему-то блестело. Спустившись на пару ступеней, Толик понял, в чем дело — свет отражался в темной и весьма омерзительной на вид жидкости. Комната оказалась затопленной то ли соляркой, то ли простой водой. Чтобы добраться до лестницы в противоположном ее конце, требовалось пересечь метров двадцать подозрительного болота.

Больше всего его волновала глубина. Подходящего шеста под рукой не оказалось. Томскому пришлось связать ремнем стволы своего и аршиновского автоматов. Спустившись, Толик опустил импровизированный измеритель в лужу. Приклад уперся в дно на глубине сантиметров тридцати. Открытие омрачилось тем, что на поверхности потревоженного болота появились пузыри. Они лопнули, распространив невыносимое зловоние. Поморщившись, Томский опустил ногу в жидкость. Она тут же заполнила ботинок. Противно, но все же обнадеживающе — по болоту можно было передвигаться, не опасаясь увязнуть.

Толик обернулся к товарищам:

— Придется промочить ножки. Давайте по моим следам.

— Вездеходыч, — улыбнулся карлику Аршинов. — Иди ко мне на ручки. Давай я тебя как принцессу перенесу!

— Да пошел ты! — откликнулся Вездеход. — Еще понравится!

Поднявшись по второй лестнице, Толик оказался в коридоре шириной в половину обычного туннеля. Толстые кабели здесь крепились к сводчатому потолку и разветвлялись в ящики рубильников, установленные по разным сторонам коридора с периодичностью в двадцать метров.

Томский остановился, поджидая Шамана.

— Долго еще?

— Сейчас будет поворот. Метров через триста — следующий. Потом — еще пару коридоров. Если не запутаюсь, то скоро будем на месте.

— Уж постарайся не запутаться, — посоветовал Аршинов. — А местечко для привала здесь найдется? Желательно, чтоб с дровишками — неохота в мокрых сапогах топать.

— Найдется. Насколько я помню, по пути будут подсобки. Разного хлама там много.

Подсвечивая путь фонариком, Томский двинулся по коридору вслед за Аршиновым, который спешил добраться до подсобки и устроить привал.

Толик думал о Елене. Вспоминает ли его? Или, как другие, записала мужа в убийцы и вычеркнула из памяти?

Сначала он не мог понять, что именно оторвало его от размышлений, но потом сообразил: все дело было в звуке. Едва различимом металлическом лязге. Не впереди, а… сзади. Толик остановился.

— Коля ты ничего не слышал? Оттуда…

— Нет. А че? Все тихо, Толян. Тебе померещилось.

— Конечно, померещилось, — поддержал Вездехода Шаман. — Я тоже ничего не слыхал. Мы здесь одни. Со-вер-шен-но! Не забывай — ты сам запер дверь.

— Это-то меня и беспокоит…

Томский неохотно двинулся дальше. Через пару минут он готов был поклясться, что чувствует запах гари. Если принять во внимание, что лязг ему не померещился, то запах объяснялся просто — кто-то открыл сдвижную дверь в логово червей.

Так и подмывало поделиться опасениями с товарищами, но останавливал слишком самоуверенный и даже веселый настрой Шамана. Не он ли был самым пессимистичным и острожным в их компании? Да и Вездеход тоже хорош! «Померещилось, Толян»! Хорошо бы…