— А куда Носов с Аршиновым подевались?

— Дровишками решили разжиться. Скоро будут, — Шаман заткнул пузырек пластмассовой пробкой, потряс, взбалтывая и протянул Толику. — Держи. Думаю, это поможет тебе войти в транс, предшествующий появлению Желтого. Не уверен на сто процентов, но все сделано по правилам. Должно сработать.

— Спасибо. А что дальше? Я превращусь в гэмэчела, но захочу вернуться обратно. Как поступить?

— Считай, что твое превращение лишь сон, и делай так, как будто тебе снится кошмар и ты хочешь проснуться. Просто ущипни себя за руку.

Толика поразила простота совета. Как-то он ожидал нечто большего, чем простой щипок. Думал, что Шаман научит его специальному заклинанию или, на худой конец, паре магических жестов. Он собирался сообщить о своих сомнениях, но тут из глубины коридора послушался топот. Прибежавший Аршинов был заметно встревожен и основательно запыхался.

— Хотите верьте, хотите нет, но там… Кто-то плачет!

— Кто и где?

— А хрен его знает, товарищ Томский! Пошли, сам послушаешь. Тут недалеко.

Толик взглянул на костер. Остатков покрышки должно было хватить минут на двадцать. За это время они успеют разобраться с этим неведомым плаксой.

— Лады, Лёха. Идем слушать.

Заметив подходивших друзей, Вездеход приложил палец к губам.

— Т-с-с!

И Томский услышал. Рыдания, всхлипывания и опять рыдания. В душе Анатолий надеялся, что плач прекратится и он сможет отругать прапора и Вездехода за неуместное паникерство.

Толик уже свыкся с тем, что галлюцинации имеют свойство пропадать, если пытаться их ловить. Призраки прячутся в темноту, слуховые иллюзии стихают, если пытаешься к ним прислушаться, посторонние шумы ускользают, вильнув своим крысиным хвостиком. Но плач не стих. Душераздирающие всхлипывания слышались настолько отчетливо, что уже можно было определить их источник. Томский и Аршинов переглянулись. Прапор вытянул руку, указывая на стальную решетку. Высотой в половину человеческого роста и шириной в метр, она была вделана в левую стену коридора. Толик кивнул. Аршинов не ошибался. Плач доносился оттуда. То ли женский, то ли детский.

Томский сразу представил себе тесную клетку и запертую в ней узницу. Она рыдает, заламывает руки, лязгает цепями, в которые ее заковали. Ждет своего часа. Фантастично? Отнюдь. В Метро полно свихнувшихся клоунов вроде Диггера. У каждого своя фишка. Свой назойливый таракан внутри черепа. Уж он-то знает.

Первым к решетке приблизился Вездеход. Рост позволял ему заглянуть по ту сторону, не наклоняясь. Носов поводил фонариком по ржавым прутьям.

— Эй, кто там? Отзовись!

Единственным, кто ответил Вездеходу, было эхо.

— Ничего не видно. Только решетку на той стороне могу различить, и все.

Убедившись в том, что карлик прав, Томский вытащил из-за голенища армейский нож и вставил лезвие в головку одного из болтов крепления. Попытка открутить его закончилась тем, что насквозь проржавевшая шляпка болта отломилась. Тогда Толик применил другую тактику: просто потянул за решетку. Конструкция оказалась внушительной только на вид, и с легкостью отделилась от стены. Все это время плач не прекращался ни на секунду. Узница или узник не позволяли забывать о своем присутствии.

Томский уже собирался ударом ноги выбить вторую решетку, но его остановил Шаман.

— Не делай этого, — трагическим полушепотом попросил он. — Там карги.

— Разве твой карги плакса? — улыбнулся Томский. — Для безногого демона с человеческой головой вместо руки он слишком впечатлительный.

— Не смейся над карги, Анатолий. Он может принимать любой облик, разговаривать на всех языках и разными голосами. Наши поверья говорят, что карги использует любые эмоции и страсти, чтобы заманить человека в западню и растерзать. Стяжателя он привлекает кладом, труса — возможностью избежать встречи с опасностью, смельчака, спешащего на подмогу слабому, — плачем.

Сидя на корточках, Томский задумался. Только не хитрый карги занимал его мысли. Он размышлял не о духах, а о людях. Живых и мертвых. С одной стороны, лезть неизвестно куда в тот момент, когда Академлаг совсем близко, не очень-то разумно. С другой… Он причинил людям, которых искренне любил, слишком много боли, поэтому должен искупить свою вину, помогая тем, кто ему незнаком. Логика убийственно проста.

— Хорошо. За мной можете не лезть, сам полюбуюсь на плаксу и вернусь, — Толя достал из кармана пузырек с эликсиром, зубами сдернул пробку. — Мне очень хочется испытать твое снадобье, Шаман. Посмотрим, кто окажется сильнее: карги или Желтый?

Сделав глоток эликсира, Томский лег на спину и уперся ногами в решетку. То ли снадобье подействовало сразу, то ли ржавые болты уже не держали решетку, но она вывалилась после нескольких толчков и с лязгом упала на бетон. Томский пролез в отверстие и поспешил встать, чтобы быть готовым отразить нападение.

Однако атаковать его никто не собирался. Лишь плач зазвучал явственнее. Причем теперь Томский улавливал в нем какие-то странные нотки. Фальшивые, что ли? Толик вспомнил свою преподавательницу из музыкальной школы. Халтурить у нее на занятиях было бесполезно — седенькая старушенция моментально замечала, что ученик не готовился, и принимала соответствующие меры. Сейчас Томский чувствовал себя в роли преподавателя, которого пытаюсь обмануть фальшивой игрой. Вот только где прячется таинственный ученик?