Однако этот кайф быстро закончился. В 1986 году власти опомнились, и художникам пришлось убраться восвояси. Сами художники, разумеется, не канули в небытие, но творческим объединением со своей четкой, отличной от прочих, художественной стратегией их компанию с этого момента, пожалуй, считать трудно.

А вскоре для русского (тогда, впрочем, еще "советского") актуального искусства начиналась новая эпоха «надпольного» существования, и художественная карта Москвы постепенно запестрела сквотами. Но нового "Детского сада" уже не получилось. С уникальными явлениями, с ними всегда так!

Оговорюсь сразу: я далек от стремления противопоставлять: вот это и это, дескать, искусство, а вот это — дизайн (произносится снисходительно). Мне кажется, что не все так просто: как свидетельствует опыт праотца Адама, бинарность мышления вообще до добра не доводит.

Начать с того, что работы креативных дизайнеров нередко кажутся мне чуть ли не прямым продолжением традиций московской концептуальной школы: та же парадоксальная логика, такое же органичное сочетание текста и визуального материала. К примеру, несколько лет назад в Москве появилась наружная реклама какой-то новой разновидности автомобильной противоугонной сигнализации. Выглядело это следующим образом: силуэт автомобиля был вырезан, так что рекламные щиты зияли дырами. Сверху красовалась ехидная надпись: "Угнали?" — и не менее ехидное резюме: "Надо было ставить…" вот название рекламируемого устройства я, признаться, уже давно запамятовал, зато сама «работа» до сих пор стоит у меня перед глазами. В стенах галереи «АПТАРТ» или на одной из первых выставок «Клавы» она была бы совершенно уместна.

Но это так, личные наблюдения, ассоциации и особенности восприятия.

С другой стороны, невозможно игнорировать тот факт, что успешные высокопрофессиональные дизайнеры не раз выступали именно в роли художников. Дизайнер Елена Китаева сделала несколько запоминающихся выставок в Галерее Гельмана; там же, у Гельмана, в 1999 году прошла выставка известнейшего сетевого дизайнера Артемия Лебедева и его коллеги Николая Данилова (Норвежский Лесной). Да и Андрей Логвин проводил свою знаменитую «икорную» акцию "Жизнь удалась" не на "нейтральной территории", а в московской галерее «XL». А художники Ольга и Александр Флоренские объединили свои проекты ("Таксидермия", "Смиренная Архитектура", "Передвижной бестиарий") под общим названием "русский дизайн" — и название не просто оказалось удачным, но и сразу расставило все на свои места: действительно, «дизайн» и есть, что же еще!

Все это меня, как последовательного любителя всяческих размытых границ, радует чрезвычайно.

Не просто «дилеры», а арт-дилеры, конечно.

Очередной англоязычный термин, производная от английского «dealer» тот, кто занимается покупкой и продажей ценностей от своего имени и за собственный счет.

Арт-дилер, соответственно — частное лицо, которое занимается покупкой и продажей произведений искусства. В России «арт-дилерами» часто по ошибке называют владельцев художественных галерей, что неверно: дилер не обременяет себя ни содержанием галереи, ни организацией выставок, и вообще не является активным участником художественного процесса. Просто торгует искусством — и все.

В связи с тем, что «арт-рынок» — понятие для России по-прежнему весьма абстрактное, настоящих, классических арт-дилеров, которые занимаются торговлей искусством не от случая к случаю, а основного дохода ради, у нас пока нет. Я, по крайней мере, их не знаю… впрочем, даже если бы знал все равно не назвал бы их имена, дабы не превращать «Азбуку» в открытое послание фискальным органам.

"Страшное" слово дискурс вместе с множеством других, не менее пугающих терминов мы получили в наследство от галльских кумиров — плеяды французских философов-деконструктивистов, которых с некоторым опозданием открыли для себя российские интеллектуалы. Знание специфической терминологии деконструктивизма поначалу стало своего рода "кандидатским минимумом", «пропуском» в святая святых элитарной художественной тусовки; в итоге родилось даже ироничное выражение "писать на дискурсе" — так говорят о критиках и теоретиках, злоупотребляющих этой терминологией без особой на то надобности.

Балансируя между пониманием и недопониманием, я не раз был вынужден объяснять значение слова «дискурс», до сих пор не включенного в словари (по крайней мере, в моем "Современном словаре иностранных слов" 1999 года издания его нет), своим приятелям; в результате чего была рождена кошмарная и не совсем корректная формула: "Дискурс — это базар". Со временем я выяснил, что это и не формула даже, а весьма расхожая и изрядно бородатая шутка: ее, оказывается, многие изобретали, и до меня, и после.

В каком-то (довольно узком) смысле дискурс и есть «базар». То есть коммуникативное событие. Тьен Ван Дейк предлагает следующее определение: Дискурс — это письменный или речевой вербальный продукт коммуникативного действия.

"Дискурс" не зря стал чуть ли не главным словом-паразитом в языке художественной тусовки девяностых, это очень удобный и емкий термин, поскольку обозначает сразу несколько понятий: сам «базар» (т. е. "продукт коммуникативного действия"); его смысловую однородность; его актуальность (уместность); привязанность к определенному контексту; жанровую или идеологическую принадлежность; наконец, принадлежность к целому слою культуры, к социальной общности и даже к конкретному историческому периоду.

Получается, что «дискурс» — это еще и социокультурный термин, поскольку особо оговаривается необходимость учитывать всю совокупность обстоятельств, предшествовавших его возникновению. Возможно, самое точное определение термина «дискурс» — «предконтекст»: За миром идей и идеологий есть некий пласт явлений, их порождающих (и в то же время их включающий).

Впору призывать к бдительности и осторожности при использовании термина «дискурс», вот что я вам скажу.