Шрифт:
– Да не так уж трудно… Трудно было ваш Шлюпочный проезд найти. Здесь все такое запутанное.
– Это с непривычки, – снисходительно сказал Лесь.
– Ага… – выдохнула Гайка.
Она теперь была не в школьном платьице, а в красно-белом клетчатом сарафанчике, и Лесь подумал, что в этом наряде Гайка еще симпатичнее. Впрочем, подумал мельком. Больше самой Гайки его интересовал словарь.
– Где тут про гульку?
– Сейчас… Это будто специально про тебя, я же говорила… – торопливо улыбалась Гайка. – Вот… – Она развернула книгу, где была сделана закладка. – Смотри.
Лесь прочитал: «Гулькин… С гулькин нос – очень мало, ничтожное количество (от ласкового названия голубя – гуля, гулька)».
– «Ничтожное количество»… – обиженно хмыкнул он.
– Но ведь не прыщ и не шишка! Это же с голубем связано, а голубь – он красивый… ой! – Она засмеялась. Лесь тоже, потому что получилось как по заказу – хлопая крыльями, сел на рейку с флагом голубь – сизый житель окрестных пустырей. Поворковал, глянул на Леся и Гайку по-хорошему и улетел…
Они поболтали немного о том, о сем, а потом Лесь показал Гайке инкубатор. После этого повел ее в дом и познакомил с Кузей. Кузя добросовестно продемонстрировал свои таланты. И наконец дружески прыгнул Гайке на плечо. Она вздрогнула.
– Не бойся, – сказал Лесь, – не кусается.
– А если током щелкнет?
– Хорошего человека не щелкнет!
– Разве он знает, кто хороший, а кто нет?
– Чувствует… Ты ведь не хочешь ему вреда?
– Нет… Только он лапками щекочет. Когда у меня будет свой, я привыкну.
Тут Лесь погрустнел и озаботился. А Кузя прыгнул с Гайкиного плеча в сандалию на стене. Гайка похвалила:
– Какой уютный дом ты ему придумал.
– Я не придумывал, это он сам выбрал. А сандалета была еще раньше прибита, год назад.
– Зачем?!
– Ну… такой у меня обычай. Как лето кончается, я изношенную сандалию прибиваю над кроватью. Двадцать первого сентября. Это осеннее равноденствие и мой день рождения…
– Ой, а я тоже в сентябре родилась, только раньше, четырнадцатого!.. Лесь, кузнечик выведется к четырнадцатому?
– Нет, наверно, не успеет, – бормотнул Лесь.
– Ну, ничего. А насчет сандалии ты здорово придумал. Лето будто прилипло к стенке.
Лесь повеселел:
– У меня про нее даже стихи сложились:
Мне вот эта Сандалета Помогает Помнить лето…– Молодец какой! – восхитилась Гайка. – Ты часто стихи сочиняешь?
– Никогда в жизни! Это один раз, случайно.
– Все равно молодец… А почему это Кузя спрятался?
– Застеснялся… Гайка, пойдем на крышу, там ветерок.
Флаг по-прежнему полоскал на ветерке.
– Лесь, ты зачем его поднял? Для красоты?
Лесь пошевелил на босой ноге пальцем с желтой ниткой.
– Нет. Не для красоты…
Гайка проговорила неуверенно:
– Получается, что ваш дом как корабль, который все время меняет курс влево.
– Дело не в этом, – рассеянно отозвался Лесь.
– А в чем?
Лесь смотрел на крышу сарая, где сиял никелированным ободом отражатель. Гайку все больше тревожило его молчание.
– Ты… почему ничего не говоришь?
Тогда Лесь ответил насупленно и решительно:
– Я тебя обидеть боюсь, а сделать ничего нельзя.
– Что… нельзя? – по-настоящему перепугалась Гайка.
– Я тебе обещал желтого кузнечика. А это не получится. До равноденствия успеет вывестись всего один, и я должен отдать его… другому человеку.
– Какому человеку? – прошептала Гайка.
– Одному мальчишке… Так получилось…
– Ну-ка расскажи, – потребовала Гайка и сама удивилась своему решительному тону.
Лесь послушался. Рассказал про Ашотика.
– Сама видишь, Гайка, ему кузнечик нужнее.
Гайка притихла, сидела печальная.
– Обиделась, – вздохнул Лесь. Печально, однако без мысли изменить решение.
– Ничуть, – искренне сказала Гайка. – То есть я обиделась, только не на это.
– А на что?
– Ну… на то, что ты подумал… будто я могу обидеться. А я же понимаю.
– Хорошо, что понимаешь…
– А ты… вообще глупый, – чуть слышно выговорила Гайка.