— Идиоты безмозглые, — беззлобно начал он, обращаясь к обитателям кабинета, — вы хоть знаете, обо что вы тушите окурки? Это же финифть, девятнадцатый век! Для тех, кто не понимает — золото и глазурь. Оно же стоит вашу годовую зарплату!

Каждый из присутствующих старался теперь потрогать это сокровище и поцокать языком.

Вы думаете, офицеры спрятали эту драгоценность в сейф или кто-то унес домой? Вы плохо знаете чекистов — так это блюдце не одно поколение переходило из рук в руки как пепельница, но… очень дорогая.

Резолюция начальника отделения на «горчичнике», прикрепленном к письму доброжелателя гласила: «Прошу принять срочные меры к проверке сигнала. Результаты доложить. Срок — 3 дня».

По приказу Председателя КГБ того времени, даже самые заумные анонимки должны были проверяться по принципу: «как бы чего не вышло. А вдруг?».

Олег, забросив текущие дела, принялся за выполнение указания. Поговорив с двумя агентами из числа художников, хорошо знающих Хмельницкого, он подготовил заключение, из которого явствовало, что художник скорее вернется в СССР, чем останется за границей.

Начальник отделения долго сидел с потушенной сигаретой в руке, перечитывая заключение. Потом поднял на Олега в красных прожилках глаза и сказал:

— Рисковый ты парень или дурачок? А если он останется? Что тогда? На твоем месте каждый второй перестраховался бы и послал вместо Хмельницкого своего проверенного агента из числа художников. И спал спокойно. Ну, так что, может, передумаешь?

— Нет, Иван Павлович. Я верю своим источникам, они меня еще ни разу не подводили.

— Ну, смотри, жопой своей отвечаешь, — дипломатично резюмировал начальник и поставил свою подпись.

Когда за Олегом закрылась дверь, Иван Павлович хмыкнул:

— Да, лейтенантом, я тоже ничего не боялся, — и углубился в чтение оперативных сводок.

Когда после возвращения из командировки Игорь узнал, что за его лояльность перед выездным отделом ЦК КПСС поручилась сама Лубянка, он испытал весьма смешанные чувства. С одной стороны, он был рад, что никто в его благонадежности не сомневается. Что спецслужбы не имеют к нему никаких претензий, и его первая командировка «за железный занавес» — явно не последняя. С другой стороны, ему было весьма дискомфортно, оттого что он вообще попал под колпак спецслужб. Игорь не знал, на основании чего чекисты сделали свои выводы, откуда брали информацию… И что они потребуют за этот «аванс доверия»? Тем более, что он, свободный художник и внук репрессированного, государственные органы безопасности не жаловал… Но желание выставляться за границей и спокойно продавать свои картины оказалось сильнее обиды на органы и недоверия к ним. Когда Олег Бережной впервые обратился к нему с просьбой, Игорь Хмельницкий не отказал.

Вопреки мрачным ожиданиям Хмельницкого, сотрудничество с КГБ оказалось весьма плодотворным и отнюдь не хлопотным. Его куратор, Олег Ремизов, никогда не запрашивал информацию о близких друзьях Игоря, и выполнение его просьб не заставляло Хмельницкого нарушать какие-то базовые ценности или идти на сделки с совестью.

Ровно в девять Хмельницкий позвонил в дверь явочной квартиры.

— Доброе утро, Игорь, — Олег улыбнулся своему гостю. — Я уже сварил Вам кофе.

— Да, спасибо. Я плохо спал, и кофе мне не помешает… — Игорь и впрямь чувствовал себя все еще на грани сна и реальности.

— Насколько я знаю, живописцам вредно быть «совами», — продолжал Бережной, разливая в чашки ароматный, крепкий напиток. Толк в кофе он знал. — Просыпать часы дневного света для нас… для вас — почти преступление.

— А я и не «сова». Но в понедельник утром «жаворонков» не бывает, — парировал Хмельницкий, пригубив кофе. — Так чем я могу быть полезен, Олег?

— Вы все еще общаетесь с Йоргенсеном? — он был прекрасно осведомлен о характере отношений этих людей.

— Да, мы с ним в приятельских отношениях. Неужели он оказался шпионом ЦРУ? — съязвил Хмельницкий.

— Не надо с этим шутить, Игорь. Кажется, Торвальд Йоргенсен — чистый дипломат, в связях с американцами не замечен. Вам не о чем беспокоиться, вы можете продолжать поддерживать с ним дружеские отношения.

— Я рад, — ответил Хмельницкий.

— Он до сих пор интересуется иконами? Насколько я знаю, вы помогаете ему собирать коллекцию?

— Да, помогаю, — со вздохом ответил Хмельницкий, — однако, моя помощь совершенно бескорыстна и не связана с нарушением закона.

— Я не сомневаюсь в вашей порядочности, Игорь, — на лице Олега еле заметно промелькнула улыбка. — И я не об этом пришел поговорить. Чем он интересуется сейчас? Что желает приобрести?

— Что-нибудь архангельской школы: она в его коллекции не представлена, — быстро и с облегчением ответил Игорь, — а вот от «Двенадцати праздников» решил отказаться. Я обещал поискать покупателя: меня самого тоже не интересует этот образ.

— Что ж, я могу вам помочь, — ответил после короткой паузы Бережной. — Могу предложить «Спаса Нерукотворного» — архангельская школа, девятнадцатый век. Как вы думаете, наш знакомый заинтересуется?

— Несомненно, заинтересуется… — Хмельницкий с удивлением взглянул на Бережного, ожидая объяснений. Но их не последовало.