А мы с Дмитрием сидели рядом, безучастно глядя на него, и молчали» [245] .

Сергей Александрович воспитывал детей, совершенно не считаясь с мнением их отца. Отношения между братьями были безвозвратно испорчены. Через год после свадьбы Павлу все-таки разрешили увидеться с сыном и дочкой. Встреча проходила в Баварии и была обставлена как межгосударственное протокольное мероприятие. Сергей Александрович и Елизавета Федоровна привезли Марию и Дмитрия, и в результате переговоров детям было позволено пообщаться с отцом наедине. Мария спросила отца о его новой жене. Павел удивился и расчувствовался. «Он поднялся, подошел ко мне и взял меня на руки. Эта маленькая сцена связала нас вместе навсегда. С того момента, несмотря на мой возраст, мы стали союзниками, почти сообщниками, и усилия дяди привязать меня к себе, отделить меня духовно и реально от моего собственного отца, не могли не потерпеть неудачу» [246] .

Несмотря на обиду, Павел оказался одним из двух великих князей, не побоявшихся приехать в Москву на похороны Сергея Александровича. На это ему было дано специальное разрешение. Тогда Павел повстречался и с Николаем II.

Начался долгий и мучительный процесс прощения и возвращения «блудного дяди». Царь вел себя по отношению к Павлу примерно так же, как по отношению к либеральной оппозиции. По капле выдавливал из себя уступки, чередовал кнут и пряник, чтобы в конечном счете сдаться по всем статьям. Обе стороны нервничали, горячились, а в итоге таили обиды и оставались недовольными друг другом.

Со стороны великого князя вся эта история напоминает «Сказку о рыбаке и рыбке», где в роли старухи выступает Ольга Пистелькорс, получившая в 1904 году от баварского короля титул графини Гогенфельзен, а в роли старика, раз за разом идущего на поклон к племяннику-рыбке, – безропотный Павел Александрович.

После встречи с царем в феврале 1905 года Павел пишет ему письмо и рассыпается в благодарностях: мне, мол, легко на сердце от того, что «ты более на меня не сердишься, что ты понял меня и простил, что ты сам мне сказал, что я поступил честно»; «если может быть какое-нибудь утешение в ужасной кончине дорогого Сергея, то это мысль, что его смерть дала мне твое прощение».

Но когда Павел снова собрался в Россию, царь передал ему через Алексея Александровича, чтобы приезжал один, без жены. «Я ошеломлен этим, – возмущался то ли прощенный, то ли нет великий князь, – так как ты сам разрешил привозить мне жену с собой!»

В этом – весь Николай II. Сначала разрешил, потом передумал. Сам сообщить постеснялся, попросил послать телеграмму дядю Алешу.

В 1906-м царь распорядился выдавать августейшему изгнаннику часть ежегодного содержания. Видимо, взятые с собой три миллиона подошли к концу. Павел снова благодарит. Но вскоре ему (вернее, даже не ему, а графине Гогенфельзен) показалось, что часть содержания – это как-то несерьезно. И великий князь просит вернуть весь «капитализированный с 1903 года в департаменте уделов на мое имя капитал» и выплачивать ему не часть содержания, а полностью – 268 750 рублей, «как положено сыну императора». Действительно, глупо просить у рыбки корыто, если можно избу.

На следующий год состоялась помолвка Марии Павловны с шведским принцем Вильгельмом. Павлу снова запретили приехать с женой. Он снова пишет царю гневно-истеричное письмо. Не будет жены – не будет и его. «Не для этого я ломал все и всем жертвовал, чтобы потом давать унижать и обижать ее напрасно». «Я все понимал вначале, но выносил терпеливо, но после пяти лет примерной семейной жизни – я вправе ожидать другого отношения к нам обоим» [247] .

Заодно великий князь требует снять опеку с его детей, т. е. вернуть ему права отцовства.

Помолвка великой княгини, на которой не присутствует ее отец, – это, разумеется, скандал. Все-таки соберутся иностранные гости. Николай II выкрутился из ситуации. Старшая дочь графини Гогенфельзен должна была в это время родить. Графине разрешили приехать в Россию как бы по этому поводу, а Павлу – по поводу помолвки. В итоге они приехали вместе.

Все эти головоломные комбинации, конечно, не только унизительны, но и абсурдны, если учесть, что уже на следующий год Николай II окончательно простит дядю и разрешит ему вместе с женой вернуться в Россию. Они вернулись, униженные и оскорбленные. Обиженные не столько на Николая II, сколько на Александру Федоровну, на которую по обыкновению принято было вешать всех собак. Этим не преминула воспользоваться давняя недоброжелательница императрицы Мария Павловна Старшая (жена, а с 1909 года вдова Владимира Александровича; не путать с Марией Павловной Младшей, дочерью Павла Александровича). Она «поняла, что этот шанс упускать нельзя» и окружила графиню Гогенфельзен «вниманием и заботой» [248] .

Наверное, любая другая женщина на месте графини вела бы себя тише воды, ниже травы. Но Ольга Карнович-Пистелькорс-Гогенфельзен отнюдь не любая. Она купила у наследников государственного секретаря Половцова дом в Царском селе, поблизости от дома Владимира Александровича и недалеко от императорской резиденции. За несколько лет отгрохала роскошный дворец. Двор Павла Александровича начал приобретать популярность в высшем свете.

Аппетит приходит во время еды: «Не хочу быть черной крестьянкой, хочу быть столбовою дворянкой». Ольгу больше не устраивает титул графини, тем более баварской. Она хочет быть русской княгиней. В 1915 году вконец обнаглевший Павел выдвигает царю список требований из шести пунктов: 1. «Дать жене и детям [249] княжеский титул с наименованием светлости». 2. Официально опубликовать об этом указ, «ознакомив меня предварительно с редакцией указа». 3. Разрешить жене и детям идти на официальных мероприятиях «сейчас за членами семьи». 4. Новоявленная княгиня должна быть представлена членам императорской семьи самим Павлом «без посредства гофмейстерин».

5. Позволить жене при посещении великих княгинь не расписываться в журнале, а оставлять визитные карточки.

6. «Разрешить мне с женой иметь ложи рядом с императорскими в театрах» [250] .

Сумасшедший дом! И ведь написан этот «ультиматум Керзона» весной 1915 года, когда немецко-австрийские войска начинают массированное наступление в Галиции, обернувшееся для России огромными жертвами, потерей территорий и политическим кризисом. А в это время Николай II вынужден решать, в каких именно ложах графиня Гогенфельзен будет смотреть спектакли. И такими вопросами его донимает тот самый Павел Александрович, который 10 лет назад униженно благодарил царя за то, что тот больше на него не сердится.