Закончив зарядку, Матвей прошёл к письменному столу, взял огрызок карандаша из ящика и листок пожелтевшей бумаги. Аккуратно заточил карандаш, сберегая грифель, и задумчиво уставился в стену.

Макаров перехватил управление общим телом и тщательно продумав текст, начертал на листе:

— Учебный план абитуриента Матвея Петровича Бронштейна, собственноручно им составленный и выполненный в период самостоятельного обучения с 1914 г по 1922 г…

К восьми часам листок был заполнен текстом, написанном бисерным подчерком, где в стройные колонки сводилось всё то, что знал сам Матвей Петрович, так и то, что сочли допустимым упомянуть из знаний пришельца Матвея Александровича.

— Уф, наконец-то, довольно откинувшись на спинку стула, подвёл итог проделанной работе Макаров. Мощный текст. Я одно время работал преподавателем в универе Москвы. И по учебной части планы составлять приходилось. Тут материала столько, что любой университет мира, по-уму, такого самоучку сразу бы научной степенью отметил. Но как тут дела обернуться…

Позавтракав печёной рыбой, в полдевятого, Бронштейн надел тёплые штаны, шубу и валенки, и договорившись с братом вернуться к четырнадцати ноль-ноль домой, дабы затем идти на работу в горсовет, отправился в Киевский Университет.

На улицах Киева было довольно оживлённо. Сразу бросалась в глаза запущенность коммунального хозяйства города — грязь на проезжей части улиц и тротуарах, снег не убирался и на улицах были целые заносы, среди которых, про протоптанным в снегу «каналам» шли пешеходы и везли подводы лошади. Лошадиный навоз слоем покрывал дно «транспортных каналов», и его запах составлял главную партию в богатом «сельского типа» оркестре запахов.

По центру проспекта, до которого добрёл Бронштейн, прогромыхал одинокий трамвай. Митя было рванулся за ним, к остановке, забитой ожидающими транспорта людьми, но тут вмешался пришелец.

— В трамвай не лезь! Ничего, ножками дойдёшь, не отвалятся.

— Почему это?! — возмутился Бронштейн. Трамвай недалеко от университета проходить будет! Доехали бы…

— Есть кое-что неприятное в общественном транспорте, что этого, что других времён. И именно потому, что он… общественный.

— Почему это? Что в этом трамвае такого?

— Если это общественный транспорт, то значит в нём могут ездить всякие. В том числе и больные такой популярной сейчас болезнью, как чахотка. Харкнет такой больной на пол транспорта, а ты в харчок втопчешся, придёшь домой, снимешь валенки, а руки холодной водой мыть в лом. Вот и заражение. Или кашлянет больной туберкулёзом в кулак, а затем им возьмётся за поручни, а ты после него — руками. Ферштейн?

— Ферштейн, уныло согласился Бронштейн.

— Не унывай! — подбодрил его Макаров. Мне любопытно на старый Киев посмотреть.

На деревьях, торчащих «взрывами» прутьев в серое небо сидели вороны, грозно каркая на проходящих внизу пешеходов.

Бронштейн шёл по тропинке, протоптанной в снегу, и вертел головой, вновь знакомясь с таким привычным пейзажем города. Макаров периодически показывал ему виды городов будущего, где он бывал. Сравнение оказывалось неизменно не в пользу настоящего.

Впереди показалось здание городской библиотеки, куда часто захаживал за литературой Бронштейн. Поравнявшись с входом в здание и увидев, что библиотека открыта, Матвей зашёл внутрь.

— Сейчас почитаем твоего Макиавелли, подумал он, поднимаясь в читальный зал. Любопытно, но в отличие от времён Макарова никто не потребовал от посетителя снять верхнюю одежду.

— Здравствуй, Матвей, — узнал завсегдатая библиотеки Макар Федорович, — библиотекарь читального зала. У меня грустная для тебя новость.

— Какая? — удивился Бронштейн.

— Со вчерашнего дня доступ к фондам библиотеки ограничен. Только по разрешению горсовета.

— Вот как? А что можно читать свободно?

Просмотрев список доступной литературы, Матвей почувствовал, как Макаров разозлился.

— Типичный 1984 год. По Оруэллу. Ограничения в доступе к информации. Посмотри, в свободном доступе только «Правда» и сочинения «классиков». А даже те же сочинения Пушкина я что-то в свободном доступе не вижу.

— Макар Федорович, а можно просмотреть вот такое вот сочинение? — Матвей назвал труд Макиавелли.

— Матвей, тебе мой совет, — внезапно подобравшись, ответил библиотекарь. Думай что говоришь. Для этой книги нужно персональное разрешение комиссара.

— А сочинения коммунистов-утопистов можно почитать? Кампанеллу там, Мора?

— Только с разрешения. Библиотекарь был непреклонен.

— Блин, что случилось-то? — раздражённый Матвей вышел на улицу.