Шрифт:
Помню — были
эти встречи, затемно
всякий раз…
Небыли да были…
Просто мы любили!
И не обязательно,
чтобы — нас…
Из прошедшего времени
Что нам было отмерено,
в той осталось весне.
Из прошедшего времени
ты приходишь. Во сне.
Возникая без ведома,
без письма, без звонка,
ты приносишь мне ветры
в своих нежных руках.
Прибегаешь из детства,
и в разгаре игры
ты — стихийное бедствие,
ты — лавина с горы.
То по-доброму, ласково,
то — безжалостно, зло
превращаешься в сказку,
в невидимку, в стекло,
становясь отражением,
светлой тенью, звездой
в бесконечном скольжении
над зелёной водой…
Всё, что было отмерено,
той досталось весне.
Из прошедшего времени
улыбаешься мне.
«Ты можешь быть и грустной, и весёлой…»
Ты можешь быть и грустной, и весёлой,
рассеянной, немножечко хмельной…
И улетают в небо — невесомы —
слова, так и не сказанные мной.
Ты можешь быть обидчивой, капризной,
смешною, строгой, ветреной — любой…
За мною тенью по пятам, как призрак,
неслышно ходит девочка-любовь.
А до тебя — моря, равнины, горы,
шаг в темноту иль в пустоту прыжок…
Но всех острей и горше это горе —
ты не моя, ты можешь быть чужой,
ты можешь быть счастливым новосёлом
за тридесятой каменной стеной…
И улетают в небо — невесомы —
слова, так и не сказанные мной…
«…А юные входят в раж…»
…А юные входят в раж.
В артериях дрожь погонь.
Им разум уже не страж —
летят мотыльки в огонь.
Рискуют сгореть дотла.
Сорваться с вершины вниз.
Но в сердце — колокола!
Но счастье — из-под ресниц!
Их ночи не помнят снов,
их губы забыли речь.
Их уши не слышат слов,
способных предостеречь,
что страсть — ерунда, напасть,
богатство — пожар — сума;
что можно, напившись всласть,
от жажды сойти с ума.
Что тот, с кем отыщешь клад,
таит под полой обрез…
Что кажется — ты крылат,
но всё тяжелее крест…
…Не помня друзей, врагов,
бессмертья не обретя,
летят мотыльки в огонь.
Летят мотыльки, летят…
Алхимия
Весна. Титаники махинами
плывут ко льдам…
Всю ночь промучаюсь с алхимией
и аз воздам.
Смешаю фейерверк гормоновый
внутри реторт,
протуберанец феромоновый
и кровоток!
И!
Жизнь почти что опрокинута.
Беги! Лови!
И вот она — моя алхимия,
гудит в крови.
В ушах — то шёпот, то мелодия,
то скрип весла,
то раззвонившиеся вроде бы
колокола.
То восхитительное снится мне —
но до поры:
потом приходит инквизиция
и жжёт костры…
И сердце в бездну обрывается,
а после — вскачь!
И согрешить бы, и покаяться —
то смех, то плач…
То вдруг захочется ожечься мне
и боль вернуть,
в глазах бездонных этой женщины
вновь утонуть…
И, выплыв
в гавань губ подкрашенных
из забытья,
в душе, стыдясь себя вчерашнего,
искать изъян…
Расплав страстей! Но сроки годности —
на волоске.
И отступаю.
То ли в гордости,
то ли в тоске…
Весна-язычница,
грехи мои
сведи к нулю!
Такая дивная алхимия.
Бегу. Ловлю.
«Два слога как две капли крови…»
Два слога как две капли крови
на белый мрамор немоты
падут, и чуть взметнутся брови
в мольбе несказанной: а ты?
Два слога, сцепленные в кольца…
Замри и с места не сходи!
Два дивных звонких колокольца
щемят и колются в груди.
Два кратких слога, но летят же,
перенося в иной придел
единовременную тяжесть
и невесомость наших тел,
и жар,
и головокруженье,
и ворох сброшенных одежд!
И все черновики — к сожженью!!
И — только беловик надежд…