Лутфи-бег и сам часто об этом думал. Пока был жив его сын, он держался куда заносчивее, намного злее сжимал кулаки, а как потерял ребенка и в доме осталась одна девочка, ему словно крылья подрезали. Сколько раз, бывало, как увидит Зейнел-бегова Сеида, сядет, обессиленный, и предастся тяжкой тоске, но совсем одолеть себя печали не давал.

— Не угаснет мой род, Ути-эфенди! — отвечал он ходже.— Я готов взять в дом последнего бездельника, голодранца из голодранцев, дать ему богатство, выдать за него свою дочь, только бы он принял мое имя и мой завет.

Видит ходжа, что тут толку не будет, покачал головой, нахмурился, положил четки в карман и отправился домой.

II

А уж если Ути-эфенди не сумел подобрать нужных слов и ничего не смог добиться, никто не сможет, ведь Ути-эфенди на редкость ученый ходжа; чего он только не читал, где только не был. Однажды он дошел до Стамбула и предстал перед шейх-ул-ислама (глава ислама в Стамбуле), тот о многом его расспрашивал. Идя по улице, Ути-эфенди не смотрит ни налево, ни направо, только перед собой и всегда что-то шепчет, а что — никто не знает. Правда, у него две жены, но он больше сидит за святой книгой, чем с женами.

Сколько людей приходят к нему за советом и за наукой, а он каждого встретит приветливо, каждого наставит, а начнут благодарить, отвечает:

— Если я дал добрый совет, благодарение тому, кто умудрил меня помочь тебе. Если же плохо посоветовал — грех на моей душе, а тебя пусть умудрит аллах меня не слушаться.

В одном нельзя спрашивать его совета — если хочешь жениться. Он всегда говорит:

— Жена есть жена, красивая она или уродливая, из хорошей семьи или из плохой, тебе все равно! Какая разница, черная кошка бегает или белая? Была бы женщина человеком, пророку не пришлось бы закрывать ей лицо, чтобы никто ее не видел!

И еще:

— Женщина никогда не спит, она и ночью мозгует, как днем. Мужчине за десять лет не выдумать того, что выдумает женщина за десять минут.

Когда он возвращался от Лутфи-бега, ему пришло в голову то, что никогда раньше прийти не могло: рассказать своей старшей жене о вражде Лутфи-бега и Зейнел-бега, а также о том, что он дал обет помирить их, и поглядеть, сообразит ли она, как это устроить.

Сперва он даже усмехнулся про себя: взбредет же такое в голову! И не просто усмехнулся, а прямо-таки устыдился своей мысли. Как это он, ученый и знаменитый человек, станет искать ума у женщины?! Но чем больше ему было стыдно и смешно, тем сильнее укреплялся он в своем решении.

— Ты все твердишь, Ути-эфенди: женщины такие, женщины сякие. Вот и увидишь, правдивы ли твои слова.

Так шептал он себе по пути и в конце концов решился: он только проверит, правда ли, что женский ум доходит до того, до чего мужскому не дойти.

И все рассказал жене. А та, словно смекнув, что Ути-эфенди рад был бы убедиться, что женщина ничего не смыслит в этом деле, поспешила ответить:

— Ну, так это же совсем просто, проще не бывает!

— Что ты говоришь? — удивился Ути-эфенди.

— То и говорю — просто!

— Но я столько лет мучаюсь с этим примирением и ничего у меня не выходит.

— И не выйдет. О том в книгах не пишут, это наше, женское дело.

— С какой стати женское? — удивленно спросил ходжа.

— А с той, эфенди, что, сдается мне, женщины рассорили эти две семьи. Ведь это первые в городе дома, беговские, богатые, соседские! Когда-то они должны были жить дружно, а бабы их рассорили, так куда вам, мужчинам, их помирить!

Ути-эфенди подумалось, что так оно и есть, и он сказал себе: «Женщина — зло, но и в этом зле есть толика ума. И если уж аллах наградил тебя этим злом, воспользуйся по возможности и им, извлеки из него ум, сколько его у зла есть».

И Ути-эфенди предоставил все дело жене, сам же умыл руки.

А Садбер-ханум (ханум – жена; валиде-ханум – старшая жена) пошла тем путем, которым еще никто не ходил. Она так хорошо все подстроила, что Зейнел-бегов Сеид увидел Шерифу, дочь Лутфи-бега, но не знал, чья это девушка, и она понятия не имела, что это за парень.

А Шерифа была красива, как наливное яблочко, и Сеид парень, каких поискать.

Садбер-ханум нетрудно было все уладить, ведь Шерифа приходила к ней, когда хотела, а Сеид был другом брата ханум Сали. Сали его и привел. С того дня Сеид совсем потерял голову, просит, умоляет Сали выведать у сестры, кто та девушка, которую он повстречал. Ханум отвечает:

— Нездешняя она, но из хорошего и богатого дома, такого дома не устыдился бы и Зейнел-бег. А еще передай Сеиду, что девушка по нему сохнет.

И правда, Шерифа не осталась равнодушной к Сеиду, тоже спрашивала:

— Ханум, ну скажи, кто он?

— А чего спрашивать, коли дело это пустое? Правда, парень любит тебя без памяти, да ведь он из чужих краев!

— Я еще раз его видела, только издали, по нашей улице шел, — сказала Шерифа.

— Издалека он к нам приходит.

Э, нескоро узнаешь, как было дело, когда двое молодых влюбятся друг в друга. Садбер-ханум делала все, что могла, чтобы их чувство окрепло. Один раз даже так устроила, что они остались вдвоем — надо же им поговорить и поцеловаться. Дело, конечно, могло плохо обернуться, но все обошлось.