— Ты назвала две причины. («Я не верю в Болт Бух Грея платоника».) А есть главней причина.

— Нет, мой дорогой посвятитель.

— Именно есть. («Притворяется или не сознает своей привлекательности?») Я… Не в моей натуре…

— Ага, не в твоей натуре.

— Что «ага»?

— То «ага», что ты хочешь сказать: отношение мужа ко мне расходится с его сексапильностью?

— А вот и не угадала. («Эх, надо было подтвердить. Собственно, зачем доискиваться до интима?») Бывает неотразимая привлекательность…

— Не у меня ли неотразимая привлекательность?

— Именно.

— История с моим посвящением… Спасибо, погладил душу.

— Да не комплимент, клянусь САМИМ.

— Почему он не любит? Ты не любишь?

— Не в личном плане подходил, в объективном. Ты очень привлекательная. Смотрю на тебя, а на языке вертится: «Чудо женственности!»

— Только теперь открылось?

— Раньше видел. Сквозь неприязнь.

— А Фэйхоа?

— В Индии, как пишут, замужняя женщина не видитникого из мужчин, кроме мужа. Я, как индийские женщины, не видел никого, кроме Фэйхоа. Я стыжусь, что сегодня увиделтебя.

— В смысле раскаяния?

— Не определилось.

— Я определю. Ты почувствовал… Но ты не подумай, что хвалюсь. Я защищала тебя. Я нашла ходы. Не декрет — закон, не меньше. Конечно, Бэ Бэ Гэ предан своему мальчишескому культу Курнопы-Курнопая. Бабушка Лемуриха, ты должен знать, прости, чуть не сбила Бэ Бэ Гэ с панталыку. Он чуткий, он мудрец! Он в ней разочаровался. О тебе, о вашей семье он никогда грубого слова. О ней сказал: «Начальстволюбивая старуха. И властолюбивый окорок». Прав, ты думаешь, священный автократ?

— Бабушка Лемуриха мне заменяла отца с матерью. Ее недостатки небезызвестны мне. Тем не менее обсуждать ее не стану.

— Ты — держревизор, почему и должен быть совестью номер один в нашем обществе. Беспощадный к чужим, ты обязан быть еще беспощаднее к оценке родственников.

— Намек на Скуттерини?

— Говорю обо всем в идеале. Вообще-то тебе применять идеал необходимо в равной степени к Скуттерини и к бабушке Лемурихе. Выяснится, что он и бабушка Лемуриха — совместные хищники, ты не щади ни ее, ни Скуттерини.

— Завязать мою бабушку с экономическим гангстером международного масштаба — тут ты («Выдержка. Заступница ждет благодарности. Не схамить бы».) увлеклась.

— Прости. Но в идеале представляешь?

— Представляю, — понуро согласился Курнопай.

Видение золотых монет, приносимых с ипподрома, — их бабушка Лемуриха упаковывала столбиком в красную фольгу — отозвалось в Курнопае паническим чувством: вдруг да она вкладывала теденьги в подпольный бизнес игорных домов и до такой степени нажилась, что через того же Скуттерини вкладывает свои капиталы в корпорации, действующие на всех континентах.

— Кивушка, я принимаю твое замечание.

— Ты бы видел, мой родной посвятитель, какую истерику она закатила Бэ Бэ Гэ. Примчалась во дворец, встречным и поперечным показывала снимок: «Мальчишка, а его в держревизоры. Гнать! В ссылку! Выбросить из страны!» К священному автократу ворвалась без доклада. Приемная полна министров. Двери оставила открытыми. И ему: «Гнать. Выкинуть из страны. Не прогонишь — покончу с собой». Чем силен священный автократ, растеряется на миг и начинает всматриваться в человека, будто бы впервые видит. «Щадите, мадам, возможности адъютантов, иначе скоро будете дешевенькой рухлядью. Не для того мне доверено САМИМ быть его наместником, дабы я серьезно воспринимал безрассудство».

— Кивушка, пощади.

— До чего же мы докатились из-за эпохи трех «Бэ»?!

Он помог ей надеть разлетайку, сказал на прощание:

— Спасибо, моя просветительница.

Когда он притрагивался к ее запястью, чистую беззаботность ее лица притомило грустью.

— Ку, Ганс Магмейстер водворен на жительство в деревню. Запрет на преподавание психологии поведения и экстрасенсики. Будет учить языкам.

— Языки он знает.

— Прости, мой посвятитель, но он жалел, что ты — натура, не предрасположенная к талейрантности, почему и не удержишься в верхах.

— Кивушка, ты сказала о деревне, а я затосковал об океане. Очутиться бы через миг в рыбацкой хижине и навсегда там застрять.

— Я помню короткометражку о вашей с бабушкой ловле гребешков. Почему-то ты о Гансе Магмейстере не озаботился?

— Жизнь на природе, среди чистосердечных людей — какое это счастье! Пусть он не сразу ощутит благо и красоту деревенской жизни, зато, когда ощутит, его оттуда тягачами не выпрешь.

— Он урбанист до мозга костей.

— Ну и пускай раздирает душу смрадными воспоминаниями, аэрозольными, канализационными. В сущности, он учил подлостям знания психики. Страшно за науку, поскольку сокровища своего гения она исчерпывает для низменных целей.