— А то! — не отрываясь от наливания чая, буркнул Судоплатов.

— Наши умельцы ее «сломали». Вот: «Для шифрования сообщения использован ключ, схожий с теми, что применялись в шифровальной книге, полученной…». Короче — из той эсдэшной «бухгалтерии», что нам с самолетом от Трошина привезли. Немного видоизменили и зашифровали. Радиограмма была на немецком. Слушай! «ДубльВэГэЭн. Делом ЭрХа занимается Гэ Эм. Подозрений не вызываю. Охота пошла по нужному следу. Если попробует свернуть, прыть его можно поумерить. ФауДэБэ не знает ни о чем». Вот такой вот коленкор!

— Ничего не понял! — честно признался начальник Особой группы, торопливо жуя бутерброд.

— Я тут свои ролики по шарикам покатал, и мне кажется, что загадочный «ЭрХа» — это рейхсфюрер Гиммлер, он же по-немецки «Химмлер». — Яков произнес фамилию главного эсэсовца с нарочитым южнорусским говором. — «ВэДэБэ» ассоциируется у меня только с одним персонажем из этого круга, он сейчас «Верховный руководитель ЭсЭс и полиции Вайсрутении», — губы старого чекиста тронула улыбка, — и зовут его фон дем Бах!

— А «Гэ Эм» кто?

— Если покумекать, то никого другого, кроме Генриха, нашего Мюллера, придумать не могу.

— Тогда не в цвет — он же тоже с «Ха» начинается.

— А если вместо имени там должность прописана? Или звание? «Группенфюрер», например? Вполне подходит.

— Так он же вроде бригадефюрер? — с сомнением спросил Судоплатов.

— Так повысили… Или тебе все приказы по немецкому главку сразу присылают? — хохотнул Серебрянский.

— И откуда ты все знаешь, Яша? — покачал головой его начальник.

— От верблюда, Паша. Версия, конечно, на живую нитку сметана, но при таких раскладах все сходится. Понять бы еще, зачем они подобную маляву по волнам мирового эфира запустили?

— В следующий сеанс спросим.

— Это конечно, это обязательно… — пробормотал себе под нос Яков и уже громче добавил: — Сдается мне, что это что-то вроде елки, которую контрабандисты за последней в караване лошадью тащат.

— А на кого рассчитана эта твоя «елка»?

— Во-первых, не моя, а их, а во-вторых, я не знаю. Одно понятно мне наверняка — им зачем-то понадобилось сменить руку на ключе.

— А то, что они как раз на адресата этой телеграммы работают, ты сразу отметаешь? — Старший майор взялся за последний оставшийся на тарелке бутерброд.

— Была такая идея, но тогда остальное не танцуется, вроде как в кадриль гопака вставили.

— Резонно. Значит, ждем следующего сеанса.

Урочище Курганы Могилевской области, БССР. 27 августа 1941 года.

13:22.

Начало очередного «кочевого сезона» в нашей военной карьере личный состав воспринял спокойно. Как мало, оказывается, нужно человеку на войне — три дня размеренной гарнизонной службы, и все бодры и веселы.

Решение на передислокацию я принял лично, без разрешения командира, но если надо будет — отвечу. Ситуация такая, что к «старшим» за советом бегать некогда. Связисты-то ушли, а то, что они немедленно на нас настучат, — это аксиома. Тем более что стоило один раз расслабиться и бдительность ослабить — сразу налетели так, что еще чуть-чуть, и костей бы не собрали. По-честному, это был практически первый случай прямого столкновения с профессионалами, и результатом сразу стала смерть одного из наиболее подготовленных членов нашей группы. По большому счету, нам с патологическим везением до вчерашнего дня удавалось навязывать немцам игру по нашим правилам, оттого и получалось практически все. А в настоящий момент я, к примеру, совершенно не уверен, что засада на Гиммлера нам бы удалась, если бы на дворе был сорок второй или сорок третий. А пока немцы относятся к безопасности, «как деревенская дурочка к трипперу». Не помню уже, у кого из писателей вычитал это очень подходящее к имеющейся ситуации выражение…

Это я, конечно, стебусь помаленьку, а так смерть Бродяги зацепила всех. Хотя насколько я знаю, он частенько доставал наших «местных» своим брюзжанием. С другой стороны, здесь, в сорок первом, расклады серьезно отличаются от бытовавших в начале двадцать первого века. Нет, конечно, и своего дерьма и хамства хватает, но к старшим по возрасту, и тем более по званию, относятся не в пример уважительнее. Из оставшихся, если внимательно посмотреть на анкетные данные, я после Несвидова самый старший. Емеле тридцать пять через полтора месяца стукнет, а мне через полгода — тридцать три. Плюс звание… Вот и «выкают» практически постоянно. Не на завалинке с папиросой, конечно… Но до сих пор помню лицо Семки-Одессита, самого, кстати, образованного из местных, когда он узнал, что у меня два высших образования. Да он чуть дар речи не потерял! А сейчас, когда мы встали на дневку, и я, воспользовавшись командирскими привилегиями, уполз под машину покемарить, бойцы стараются меня не тревожить. Хотя стоит Емельяну закончить с готовкой, можно быть уверенным — обязательно разбудят.