Пулемет Клаусу на этот раз достался совершенно другой модели — ручной, на сошках, со здоровенным плоским блином магазина сверху. Никаких возражений, что он этот лязгающий агрегат видит впервые и, как из него стрелять, не знает, фельдфебель не слушал, а стоило фон Шойбнеру продолжить возмущаться, просто прикрикнул на него.

Перед самым выходом очередной незнакомый офицер сообщил, что дорога в этот раз предстоит дальняя — необходимо было отвезти почти на полсотни километров, к Демидову, неходячих раненых. При погрузке оказалось, что основную массу пассажиров составляют не «свежие» пострадавшие, а в основном те, кому ампутировали какую-нибудь конечность. В повозку Клауса посадили пятерых безногих и двух безруких.

— Обер-канонир Дольмар, Андреас, — представился один из безруких, выделявшийся на фоне остальных отсутствием выражения глубокого уныния на лице.

— Гефрайтер фон Шойбнер, Клаус, — вежливо ответил старший «экипажа».

— Ну что, «кавалерия», прочь от войны?!

— Вы — да, мы — нет, — недовольно буркнул Клаус, которого в этот момент занимала гораздо большая проблема, чем ход войны или перспектива оказаться в тылу: здоровенная русская железяка оказалась с изъяном — сошки у нее не фиксировались, из-за чего пулемет нельзя было нормально поставить, и гефрайтер пытался приткнуть его так, чтобы не мешал в дороге и в то же время был под рукой. Понять, то ли проблема с сошками — это следствие конструктивного дефекта или ему достался сломанный экземпляр, Шойбнер отчаялся еще десять минут назад.

Впрочем, калеки и так не были настроены поболтать, и следующая пара часов прошла в молчании. Клаус даже задремал — их повозка двигалась второй с конца, и он надеялся, что в случае нападения успеет отреагировать.

За деревней Манино была остановка — напоили коней, ну и сами не упустили возможности быстренько вымыться. Некоторые предпочли вместо помощи раненым постирать форму, но сам Шойбнер так никогда не делал — при такой пылище мокрый китель мгновенно превращался в подобие средневековой кирасы и мало того, что начинал немилосердно натирать в самых неожиданных местах вроде подмышек, так еще и совершенно переставал пропускать воздух. А вот парочку безногих он к воде отнес, благо здоровьем был не обижен. Затем он передоверил это своему напарнику, рядовому Вильке, рослому деревенскому парню родом из Швабии, а сам уселся с пулеметом на коленях под кустом.

«Смешно — нам навстречу войска валом валят, а попутных колонн практически нет. — Сорвав травинку, Клаус сунул ее в рот. — И веселые парни идут — за то время, что я здесь сижу, минимум трое приветственно помахали. Или новенькие, только из Европы приехали, или оптимисты по складу характера. Первое, правда, более вероятно. Те, кто в России с самого начала, уже по горло сыты этими маршами, и даже недельный отдых в тылу до такой степени лучезарного идиотизма взбодрить не сможет. Мы же не съемочная группа и не деревенские сочные девки, ради которых можно забыть про мозоли и непроходящую жажду. Интересно, откуда эти парни?» Длиннющая колонна пехотного батальона, идущего поротно, сменилась строем велосипедного эскадрона.

«Бедолаги, — усмехнулся возчик, — это не по гладким дорогам Европы педали крутить. Тут иной раз песка по щиколотку, а то и выше бывает. А ведь еще полгода назад я им завидовал, ругался, что меня, такого технически образованного, поставили хвосты коням крутить… Теперь же меня чаще везут, чем я везу… Лучше, наверное, только тем, кто на грузовиках служит, да и то только потому, что они в основном по большим дорогам ездят, в засады реже нас попадают и в больших тыловых городах чаще бывают. Что-то „спортсмены“ староваты! — вглядевшись, удивился он. — Почти все ровесники нашего „зануды“, а вон тот, с усами, еще старше!»

Как раз перед мостиком через речушку, где сейчас плескались спутники Шойбнера, велосипедисты спешились и свернули с дороги, повинуясь взмаху жезла регулировщика. Порядок должен быть во всем, и даже водные процедуры следовало проводить с соответствующей стороны. Правда, может, они и не мыться остановились, а просто пропускали попутную колонну. Их подразделению, например, так часто приходилось делать. То их моторизованные коллеги боеприпасы везут, то горючее.

Так вышло и на этот раз. Не прошло и десяти минут, как Шойбнер заметил над вершинами деревьев ближайшего леса довольно быстро приближающееся пылевое облако. Он уже давно обратил внимание, что разные подразделения поднимают пыль по-разному: меньше всего пылила пехота, велосипедисты, и колонны, состоящие из повозок. Грузовики и мотоциклетные группы взбивали это проклятье русских дорог куда выше, а больше всего «дымили» танки. О, за каждой бронированной машиной тянулся здоровенный султан белой, серой или красноватой пыли!

Головная машина выехала из леса. В облаках пыли разглядеть что-либо, кроме массивной кабины пятитонного грузовика, у Клауса не получилось.

«Ходко идут — километров под тридцать. Интересно, что везут? И „цепные псы“ им дорогу расчистили, и гонят на максимальной для данных условий скорости… Войска? Боеприпасы?» — Послеполуденное солнце стояло высоко и жарило во всю мочь, машины проносились за завесой пыли, словно таинственные колесницы в театре теней. Клаус даже порадовался, что он сидел сейчас далеко от дороги и свежевымытую голову не засыплет песком.

«В-ву-ух!» — непривычный глухой хлопок заставил гефрайтера резко повернуться вправо — туда, откуда как раз и ехала колонна.

Метрах в ста от него, почти там, где лес заканчивался, стена пыли была подсвечена оранжевым, а верх ее темнел клубами черного густого дыма.

Выплюнув травинку, Клаус вцепился в пулемет, выругавшись сквозь зубы, поднял увесистую железяку и пристроил ее на небольшой бугорок. Лязгнул взводимый затвор, и еще минуту назад такой спокойный и интеллигентный человек превратился в хищника, пристально высматривающего добычу через прищур прицела.