– Это что еще за чудо-юдо-рыба-кит? — усмехнулся седой.

– Здесь, товарищ Наруцкий, посылка для товарища Андрея. Но те бумаги, что находятся внутри, не должны попасть в руки противника ни при каких обстоятельствах. В центре — буровая шашка, на которую, собственно говоря, бумаги и намотаны. — Палец Новикова уперся в ту самую выпуклость. — В шашку вставлен запал Ковешникова, кольцо чеки которого выведено сюда. — Теперь сумка была повернута к «гостю» боком. — Предохранительный рычаг обрезан… Если что-то пойдет не так… Собьют вас или еще что… В общем, объяснять не надо, мне кажется?

– Так серьезно? — Голос Наруцкого звучал хрипло.

– И даже более, — отрезал Новиков. — Если эти бумаги не попадут в Москву — не так страшно. В конце концов, еще раз пошлем — копию мы сохранили, но если они к немцам попадут — возможна расшифровка очень, — он выделил голосом, — серьезных источников.

Где-то в Белоруссии. Ночь

Очередной прорыв я провел, мотаясь по полу пеленгационной машины — подвеска бывшего лимузина явно не была рассчитана на русское бездорожье. Когда меня разбудили звуки недалекой бомбежки, на дворе было утро семнадцатого. А сейчас, если верить календарю электронных часов, поздний вечер восемнадцатого. Вырубился я, как подсказывает мне не очень надежная память, часа через два после того, как мы отправились в путь. Выходит, я пропустил почти сутки?! С другой стороны, если принять во внимание, как мне «везло» в последнее время с травмами головы, — ничего удивительного.

«Так, — спросил я самого себя, — что перво-наперво надо сделать?»

Давящее ощущение в самом низу живота было четким и недвусмысленным ответом.

На этот раз, в отличие от предыдущего пробуждения, Сереги рядом не оказалось. Надо полагать, спал, умаявшись за рулем. Ведь когда мы тронулись, именно ему довелось вести этот расфуфыренный драндулет. А сутки за баранкой доконают кого угодно. Док действительно обнаружился на переднем диване. И спал он как убитый — даже на мою возню с незнакомым замком двери не отреагировал, при том, что я в расстройстве чувств от собственной беспомощности даже матюкнулся пару раз в голос.

Снаружи было темно, как в известном месте у афроамериканца, погода, до сего дня бывшая ясной и солнечной, поменялась, и небо было затянуто плотной пеленой облаков, только на северной стороне слегка освещенной светом почти полной луны.

Чуть в стороне темнел силуэт «блица», рядом с ним притулился плоскомордый «крупп».

«Ну и ладненько, что мы на краю лагеря припарковались — никого не потревожу…» — С этой мыслью я отошел на несколько метров от машины и принялся возиться с немецкими штанами. Нелегкое, доложу вам, дело, с одной-то действующей рукой. А тут еще и подтяжки… Причем добрый доктор ухитрился наложить фиксирующую левую руку косынку поверх лямки! Прямо таки диверсия на физиологическом уровне!

– Эй, кто тут? — раздался негромкий вопрос, и я заметил, как заколыхались ветки большого куста метрах в пятнадцати от меня. В этот раз меня контузило удачно, если так можно выразиться, конечно, и слух, как и зрение, работал нормально.

– Здесь Арт, — ответил я так же вполголоса. Пароля мне все одно не сообщили, а представить, что на территории нашего лагеря мог ползать по кустам кто-то чужой, — это уже из разряда высших проявлений паранойи.

– О, товарищ старший лейтенант! — негромко обрадовался неизвестный в кустах. — Очнулись?!

– Очнулся, очнулся, — проворчал я в ответ. — Слушай, не в службу, а в дружбу, штаны снять не поможешь? — Многомесячное пребывание в мужской компании, к тому же в боевой обстановке, серьезно сместило мои представления о том, что стыдно, а что — нет. Даже и не представляю, сколько придется отвыкать от такой «некуртуазной непосредственности», как охарактеризовал Тотен наличествующую в отряде атмосферу.

– Ага, сейчас… — Зашелестела листва, и ко мне двинулась фигура, обряженная в традиционную «лохматку». Зачем напяливать эту маскировочную накидку в ночной караул, я не понял — и так ни зги не видно, если, конечно, правильно лечь, а лоскуты и мочало о кусты трепаться не будут. Но наши новенькие отчего-то чрезмерно любили на себя эти хламиды напяливать. Впрочем, и в разгрузках своих они души тоже не чаяли.

«О, да это же Юрин!» — наконец опознал я часового. Так по-медвежьи, слегка переваливаясь при ходьбе, перемещался лишь он.

– Ты прости, сержант, что с такой просьбой…

– Да ладно, что же я, не понимаю, что ли?

Подойдя, Николай быстро, чувствовалось, что за последние недели не только мы привыкли к форме противника, отстегнул сзади лямки подтяжек и тактично отошел на пару шагов.

– Спасибо, — пробормотал я, собравшись нырнуть в заросли.

– Секундочку, Антон, — остановил он меня. — Газеты возьмите… — И протянул несколько белеющих в темноте клочков.

Когда я вернулся, сержант помог мне облачиться, но сейчас лямку пристроил так, чтобы в следующий раз можно было обойтись без посторонней помощи.

– Коль, а где мы вообще и где весь народ? — задал я интересовавшие меня вопросы, присев на нагретую за день землю.

– Точное место я не скажу, — ответил Юрин на первый вопрос, опустившись рядом со мной. — Карту, понятное дело, мне никто не показывал, но после того, как немцев наши летчики раздолбали, мы повернули на север — это точно!