Пока два брата рыб морских ловили,

На дне морском он тайны открывал.

Закинул крюк он со всего размаха,

И потянул напруженный канат.

Вот дрогнула в глубинах черепаха,

Пловучая громада из громад,

И Ра, и Ру глядят, дрожат от страха, —

То остров был, кораллов круг и скат.

И с той поры плывет в морях каноа,

Певцы поют, и любят рыбаки.

Во мгле земли — скелеты мощных моа,

На небе — ток звездящейся Реки.

За знойным Солнцем нежится Самоа,

И в мелководьи бродят огоньки.

СЛОВО ПЕЩЕРНОГО ЖИТЕЛЯ

В дни как жил я жизнью горца, —

Покидая тайный грот,

Я с обветренных высот

Увидал Драконоборца.

Я шамана вопросил: —

«Как зовется этот храбрый?»

Тот сказал: «У рыбы жабры,

У людей же — звон кадил.

У небесных пташек — крылья,

У зверей свирепый лик.

Этот храбрый мой двойник,

Он сражает без усилья.

Мысль всегда, узнав конец,

Хочет внешнего, отметин.

Этот призрак беспредметен,

Если ж хочешь, то — Боец».

Я ушел в свою пещеру,

Осудив его ответ.

Через двадцать сотен лет,

Как годам познал я меру,

Снова бросив тайный грот,

Глянул оком я дозорца,

И опять Драконоборца

Увидал с своих высот.

Тут я спрашивал сатира,

Как зовется он, — и сей

Мне ответствовал: «Персей,

Меткоруб во славу мира,

Убиватель он Горгон».

Кто-то вдруг вскричал в восторге:

«Лжет Сатир. Боец — Георгий».

И пошел по миру звон.

Воздух горний, воздух дольний

Фимиамный принял чад,

Слышу гномики бренчат,

Гул идет от колокольни.

В ульях бунт: украден воск.

Я ушел в свою пещеру,

Всяк свою да знает веру,

Из костей сосу я мозг.

А кухонные остатки

Я скопляю, как предмет

Изысканий дальних лет.

Знаю, игры мысли сладки.

Лет две тысячи пройдет,

И опять я оком горца

Поищу Драконоборца: —

Не означен масок счет.

ГОБЕЛЭН

1

Мгла замглила даль долины,

Воздух курится, как дым,

Тают тучи-исполины,

Солнце кажется седым,

Полинялый, умягченный,

Взятый мглою в светлый плен,

Целый мир глядит замгленный,

Как старинный гобелэн.

2

Старик высокий,

Он самый главный,

Он одноокий,

То Один славный.

С древнейших пор он

Любил туманы.

Летал как Ворон

В иные страны.

Он был на Юге,

И на Закате.

Но лучше вьюги,

Родней быть в хате.

Он был в Пустыне,

И на Востоке.

Навек отныне

Тесны далеки.

С тем людом Ворон

Совсем несроден,

Ненова Тор он,

И снова Один.

Все клады Змея

Похитил Север.

И ветер, вея,

Качает клевер.

И кто же в мире

Лукав, как Бальдер, —

Под вскрик Валькирий

Восставший Бальдер!

3

Ковры-хоругви. Мир утраченный.

Разлив реки, что будет Сеною.

Челнок, чуть зримо обозначенный,

Бежит, жемчужной взмытый пеною.

Веков столпилась несосчитанность.

Слоны идут гороподобные.

Но в верной есть руке испытанность,

Летят к вам стрелы, звери злобные.

Еще своих Шекспиров ждущие,

Олени бродят круторогие,

Их бег — как вихри, пламень льющие,

И я — не в Дьяволе, не в Боге я.

Я сильный, быстрый, неуклончивый,

И выя тура мною скручена.

Напевы, взвейтесь, пойте звонче вы,

Душа желать — Огнем научена.

Мои прицелы заколдованы,

Мне мамонт даст клыки безмерные,

Моей рукою разрисованы

В горах дома мои пещерные.

4

Свистит проворная синица,

Что Море будто не зажгла.

Зажгла. Сожгла. Горит страница.

Сгорела. Мир кругом — зола.

И я, что знал весь пыл размаха,

И я, проникший в тайны стран,

Я, без упрека и без страха,

Я — призрак дней, а Мир — туман.

Не надо мне Индийских пагод,