– Тимофеем тебя зовут, гордись, ермачий тёзка. – Тём отвешивает ему шутливый подзатыльник.

На автомате протягиваю свою липкую от апельсинового сока руку, и эти гады начинают надо мной откровенно потешаться. Мне что делать? Правильно – шагнуть к раковине, помыть лапы. И тоже заржать в своё удовольствие. И ещё больше развеселиться, увидев в дверях насторожённую морду Стаса, заглянувшего на наш гогот.

Смех – это хорошо… Значит, жив. Значит, Тёма сделал свою работу на «отлично».

"А что, когда-то было по-другому?".

Значит, мальчишка сумел переступить через… грязь, в которой его вываляли. Хорошо…Потому, что пацанёнок пошёл на поправку.

Понятное дело, что ему ещё предстоит снятие швов, снятие гипса и мучительный массаж и разработка плохо срастающихся пальчиков, что ещё ой как не скоро он сможет встать на ноги, и что приглашённое светило микрохирургии не даёт никаких гарантий. Но одно радует – Тём ошибся, обошлось без разрывов связок, только сильные ушибы суставов и растяжения… Это наверное тогда, когда он в окно сиганул, пытаясь сбежать от своих мучителей… Да, нужны ещё консультации кардиологов и психологов…

Но именно тогда, когда увидел эту его кривую болезненную ухмылку, я поверил в то, что всё будет хорошо.

И пусть впереди ещё, по меньшей мере, два мучительных месяца в гипсовом панцире и малоприятные процедуры, а если он захочет, придётся ещё и лицом заняться. Нет, ну в самом деле, пацану всего ничего – семнадцать лет, разве возраст?! А из-за каких-то уродов ему теперь что, в парандже ходить?

Чёрт, а приятно, оказывается, быть добрым феем.))

Мы проболтали обо всём на свете, кажется, пару часов. До тех пор, пока толстушка-сестричка Анечка невежливо не выпроводила меня из палаты. К концу беседы мальчик, не особо церемонясь, ел притащенные фрукты у меня из рук.

А когда я уже выходил, услышал тихое усталое:

– Спасибо, Глеб… – в серьёзных мальчишечьих глазах опять поселилась боль. – Ты придёшь ещё?

– Обязательно.

Я обязательно приду, Тимофей. Обязательно. Мне нравится твоя кривая улыбка…

***

– Глеб? – Интересно, а у Тёмы голос когда-нибудь бывает не усталым? – Ты не мог бы подскочить к скверу, ну ты помнишь… есть разговор. Минут через двадцать.

Ни ответить, ни отказать я не успеваю: в мобиле уже пиликает отбой. А у меня, между прочим, дела. Серьёзные. С серьёзными людьми. Не говоря уж о том, что для того чтобы вовремя попасть к этому самому скверу, мне придётся лететь через полгорода, и всё равно я не успею за двадцать минут. Тём, мне интересно, ты когда-нибудь научишься считаться с мнением окружающих?

Успел! Ну надо же, успел! А вот Синеглазки ещё нет.

…Своё прозвище Тёма получил ещё в школе. И долгое время очень страдал оттого, что мы его так называли. Это пошло с тех пор, когда однажды, он тогда учился в десятом классе, один из двух наглых братьев-близнецов Бариновых погладил его нежно по заду, а потом предложил прогуляться в близлежащую лесополосу. Произошло это у всех на виду, на последнем уроке. Девчонки тут же противно захихикали, а парни полупрезрительно рассмеялись. Худенький и меленький, Тёма взвился. Но даже ударить толком обидчика не сумел: братаны всё всегда делали вместе, так что скоро Тёма оказался с вывернутыми руками за спиной – один брат его держал, а другой лупил. И ведь что интересно, никто не заступился, никто не напомнил золотое правило, что двое на одного – нечестно.

Мы тогда возвращались с тренировки. Пловцы-разрядники, высоченные и плечистые, произвели на Бариновых неизгладимое впечатление. Настолько неизгладимое, что потом приходилось ещё не раз и не два спасать, теперь уже нашего, Синеглазку от оборзевших близняшек.

А тогда они проорали из кустов весь свой матерный запас. Ломанувшийся за ними Валёк сумел-таки достать одного из них крепким поджопником.

– Мы тебе это ещё припомним, Синеглазка! Увидишь! Колька тебя быстро пидором сделает! – И кусты затрещали под ломившимися сквозь них шпаньём.

– Зачем вы? Я бы сам… – правый глаз у Тёмы стремительно заплывал, кровь из разбитого носа пачкала белую водолазку.

– Угу, сам. Ты домой-то дойдёшь, герой? – Я достал несвежий платок, а Валёк подобрал сумку и разбросанные учебники.

– Дойду… Только посижу немного… – паренёк запрокинул голову, пытаясь унять кровь.

Потом выяснилось, что Тёма отчаянно не хотел идти домой. Колька был его отчимом и каким-то там братом Бариновых, и люто ненавидел «приблуду», считая его виновником всех своих многочисленных алкогольно-криминальных бед.

Как сейчас помню – когда я бил Кольку, это был дикий кайф, тогда я впервые в жизни понял, что месть сладка. А ещё через пару недель придурка подрезали в какой-то пьяной компашке… Тема с матерью и крохотной сестрёнкой облегчённо вздохнули. Мы стали приятелями. В то лето я как-то быстро привык видеть в нашей кампании выгоревшую на солнце до соломенного цвета вихрастую макушку…

А потом наши дороги на долгие восемь лет разошлись…

… Ну и где этот чёртов Тёма? У меня встреча через час с небольшим. А, зная Синеглазку, можно с уверенностью сказать, что парой фраз и пятью минутами от него не отделаешься. Придётся пока документами заняться.