– Ты убьешь сама себя.

Киваю еще раз.

Он прав, в конце концов.

Его голос становится резким, когда он говорит:

– Если ты убьешь себя, то я найду способ воскресить тебя, чтобы самому прикончить.

Не могу удержаться от усмешки независимо от того, как сильно стараюсь:

– Мы не верим в воскрешение, Отец Роберт.

Он закатывает глаза и говорит:

– Очень смешно.

Обнимает меня за плечи и ведет обратно к моей комнате:

– Никаких занятий сегодня вечером, твой мозг перегружен. Выспись, и начнем завтра все сначала, – в его голосе слышно разочарование, и я не могу справиться с расстройством, засевшем во мне.

Соберись, девочка.

Я шепчу:

– Мне очень жаль. Я буду стараться лучше.

Когда мы подходим к двери в мою комнату, он поворачивается ко мне, наклоняется и целует меня в лоб:

– Я это знаю.

Его отеческая улыбка согревает меня. Я улыбаюсь в ответ, хоть и слабо.

– Бог в помощь, Катарина.

– И вам, Отец.

Секунду он колеблется в нерешительности. Наконец, берет мою руку и тихо говорит:

– Я позволил тебе быть неподготовленной в прошлый раз. Мы все почти заплатили за твою... Я имею в виду, мою ошибку. Это вновь не произойдет, дитя. Я обещаю.

Мои щеки сильно покраснели. Жар исходит от меня слабыми волнами.

Он должен был вспомнить это, не так ли?

Это не так, будто я не думаю о той ночи каждый день. Это не так, будто с тех пор я не потеряла сон из-за этого. Он, извиняясь, улыбается, а потом оставляет меня размышлять над этим.

И я размышляю.

Глава 2

Воспоминания о той ночи преследовали меня.

Отец Роберт всегда берет вину на себя, но правда в том, что это была моя ошибка. Я знаю это.

Все это знают.

Это всегда будет бельмом у меня на глазу. Я ничего не смогу с этим поделать, только жить дальше.

Я надеваю простую белую рубашку с длинными рукавами, полностью застегиваю темно-синюю юбку в клетку, длиной ниже колен, темно-синие колготки и черные балетки. Закрепляю шпильками на голове темно-синее покрывало монахини, закрываю глаза, читаю молитву и выхожу из комнаты.

Чаще всего послушницы не надевают покрывало монахинь, так как это не требуется, но если они выбирают покрывало, как я, то оно будет короче, чем у монахинь и темнее по цвету. Сложив руки вместе перед собой, в тишине направляюсь на кухню, где слышу приятный смех Сестры Френсис. Я улыбаюсь и вхожу.

Сестра Френсис, по локоть в тесте для хлеба, поднимает голову и улыбается мне лучезарной улыбкой:

– Ну, не уж то это моя маленькая кошечка Кэт, – она подмигивает, а я борюсь с желанием закатить глаза.

Сестра Френсис, которую я ласково называю “Френки”, как сестра мне. Она милая, добрая и забавная, все, что я когда-либо хотела иметь в сестре, если бы могла выбирать ее. Она на 10 лет старше меня и красива естественной красотой. Ее медно-красные волосы длинные и волнистые, глаза самые голубые из всех голубых оттенков, а кожа алебастрово-бледная. Хотя то, что делает ее очень симпатичной – это ее улыбка.

Когда Френки улыбается, улыбаются все вокруг. Ее улыбка – праздник, который привлекает другие улыбки.

– Доброе утро, Френки.

Я игнорирую вспышку раздражения от Сестры Арианны и быстро приветствую и ее:

– Доброе утро, Сестра.

На несколько лет старше Френки, сестра Арианна, худая, как щепка, белокурая, зеленоглазая, правильная, хорошо воспитанная и в меру строгая. Ее французский акцент просто обалденный. Она может превратить любое оскорбление во что-то вежливое и эффектное.

– Доброе утро, дорогая. Я бы попросила сохранить такие фамильярности до тех пор, когда вы окажетесь за пределами церкви, хорошо? – ее пристальный взгляд режет меня, как горячий нож по маслу.

Чувствуя себя отчитанной, быстро отвечаю:

– Конечно, Сестра.

Оборачиваясь к Френки, я бормочу:

– Извините, Сестра Френсис, – потом возвращаюсь обратно к Сестре Арианне: – Такого больше не повторится.

Френки и слышать об этом не хочет:

– О, ради всего святого, Ари, никого нет поблизости! Мы знаем правила, хорошо?

Сестра Арианна улыбается мне:

– Я знаю, но Кэт хорошая девочка.

Она поворачивается и впивается взглядом в Френки:

– Она слушает меня, в отличие от некоторых. Кроме того, любое плохое поведение плохо отразится на Отце Роберте. Понимаешь?

Френки закатывает глаза перед Ари, и поворачивается ко мне:

– Слушай, детка, у меня есть для тебя дела на кухне, но в любом случае я сделала большинство из них. Не могла бы ты взять на себя работу в саду?

Я прячу улыбку. Работа в саду. Мое любимое занятие.