Наконец пробка немного сдвинулась, Алена успела быстро перестроиться в небольшой просвет, образовавшийся в соседнем ряду, нагло подрезав при этом «помеху справа» в виде дряхлого, перекошенного «Опеля» цвета детской неожиданности, целившегося в ту же дырку. Рассерженный «Опель» истерично за сигналил и заморгал фарами.

Алена посмотрела на него в зеркало заднего вида и сквозь зубы произнесла: «Да пошел ты, переживешь». Она была так зла, что хотела показать ему средний палец, но вовремя сдержалась. «Опель» не успокоился и, улучив момент, оказался впереди, активно выпихивая из ряда Аленину «девятку» мятым гнилым задом.

Алену это хамство почти взбесило: «Была бы я на машине Руслана, посмотрела бы я на тебя, сволочь».

Она поймала себя на мысли, что последнее время очень часто видит себя рядом с Русланом. Вот и сейчас, в этом банальном эпизоде пробочной автобрани, она подумала о нем. Она привыкла свою жизнь связывать с его жизнью, не осознавая, насколько сильно сроднилась с ним, словно вросла в него и мыслями, и сердцем. Он стал близким и родным, именно родным.

Единственное, чего Алена не могла принять в нем, - его веру. Руслан прав: единство веры -главнейший аспект совместной жизни. Он - мусульманин, она - христианка. До сегодняшнего разговора с ним она считала, что подобное соотношение возможно, главное - любовь и взаимопонимание, а все остальное приложится. Он абсолютно прав: все остальное - это не остальное, это главное. И она должна сделать выбор. Еще час назад ее обескуражила столь жесткая и принципиальная позиция жениха, теперь она поняла, что он прав.

Пробка понемногу двигалась. Алена спокойно ползла в своем ряду, не пытаясь перестраиваться. Она уже пожалела, что отправилась к Насте. Что скажет Настя, ясно как белый день. Решать ей, а не Насте, и решать свою судьбу.

В этом году была очень холодная весна, шла вторая неделя после Пасхи. У Насти, конечно, будут куличи к чаю. Захотелось есть. Пробка опять встала. Алена вспомнила Великую субботу, впервые за много лет она пропустила все службы Страстной седмицы, даже на погребение плащаницы не ходила - боялась расстроить Руслана.

Великая суббота врезалась в ее память. В Москву внезапно пришел дикий холод. Небо почернело, и посыпался обильный мелкий снег, похожий на манну. Все закружилось и завертелось. Во дворах храмов стояли столы, ломившиеся от пасхальной снеди, принесенной на освящение. Белые облачения священников раздувались, как паруса, и сливались с метелью, словно были едины со стихией. Свечи в руках прихожан гасли, столы с куличами и люди, стоявшие подле и шедшие с узелками и сумками на освящение, мгновенно побелели. И только красные неугасимые фонарики горели кое-где робкими, дрожащими огоньками. К вечеру все прекратилось. Снегопад напоминал о себе только кучами мокрого серого месива под ногами тысяч людей, шедших к Пасхальной заутрене.

Начиналось Христово Воскресение.

Наконец пробка внезапно рассосалась, и Алена помчалась по направлению к Настиной улице. Протарахтев по трамвайным путям, повернула во двор, до отказа забитый машинами, припарковаться было негде. Пришлось кое-как пристроиться на загаженном пятачке возле помойки.

Выйдя из машины, Алена поскользнулась на разбросанных вокруг бачков очистках, подвернув ногу. Почувствовала резкую боль, выругалась и, прихрамывая, поковыляла к Настиному подъезду. На первом этаже из-за двери с рваным дерматином раздавались истеричные крики женщины и матерная брань мужика. Лифт не работал, а стоял, уныло распахнув двери.

«А еще профессорский дом называется. Что тогда творится в пролетарских кварталах? Правильно говорил Руслан: повальный алкоголизм довел до всех этих мерзостей», - подумала Алена, медленно поднимаясь по лестнице.

Рихард Геппес всегда приезжал на встречи вовремя, но, глядя на черный «Ауди ТТ», аккуратно припаркованный у входа в кафе, в очередной раз испытал дикое внутреннее раздражение. Султан опять опередил его. Ни разу Рихарду не удалось приехать на встречу раньше Султана. Рихард ненавидел Султана, ненавидел за то, что Султан был хитрее, умнее и могущественнее его, во всем его опережал, был богаче и мастерски умел подчинять себе людей.

Рихард всегда мечтал о власти над людьми больше, чем о деньгах. Много лет он отрабатывал технологии управления людьми и в определенной степени достиг серьезного успеха, но Султану, который к тому же был намного младше него, не годился и в подметки.

«Хитрая тварь, всегда приезжает на этой машине, хотя их у него много. На деловые встречи ездит только на этой», - почувствовал свою уязвленность Рихард.

Прежде чем войти внутрь, он остановился покурить и собраться с мыслями.

«Нельзя приходить к нему с раздражением, он это мгновенно просекает, а ты показываешь свою слабость и бессилие», - думал Рихард, затягиваясь сигаретой.

Их сегодняшняя встреча была назначена в маленьком английском пабе «Честертон», затерянном в кривых переулках Самотеки, вдали от людской толчеи. Это кафе - надежное и проверенное место, оно не слушалось ни теми, ни другими службами. Уютный полумрак и со вкусом сделанные над столиками ниши скрывали своей тенью лица посетителей от лишних и любопытных глаз. Сногсшибательные цены отпугивали случайных и малобюджетных посетителей.

«В такое место нужно приходить первому, - размышлял Рихард.
– Ведь, войдя с улицы в полумрак, на несколько мгновений практически теряешь зрение, а в этот момент тебя внимательно рассматривают, видят твое растерянное и незащищенное лицо, изучают мимику и лезут дальше, в глубину подсознания».