И Инго горячо ответил:

– Все птицы – ястреб в поднебесье и лесные певцы – одну и ту же песню напевают чужеземцу: напоминают ему о родине. Там некогда добрая мать кормила зимой птичек, чтобы сыну ее они напевали добрые предзнаменования. И до сих пор они были ему верными. Не раз дикие пернатые вестники предохраняли странника, в дебрях и на лугах, от грозившей опасности. Они разделили его участь: подобно ему, скитаются они по миру, подобно ему, питаются добычей или дарами, подаваемыми рукой гостеприимного человека.

– Однако ж они везде находят пух для гнезд своих, – ответила Ирмгарда.

– Но безродный где срубит дом свой? – угрюмо спросил гость. – Кто стоит на пороге жилища своего и считает коней в наследстве отцов, тому неизвестно, как терзает сердце гордого человека бедность: он вынужден принимать дары, которые сам хотел бы раздавать другим.

– Ты сетуешь на дары гостеприимства в доме, допустившем тебя к очагу своему, – с упреком сказала Ирмгарда.

– Радостно восхваляю я хозяина и хозяйку, милостивых к чужеземцу в их честном доме, – ответил гость. – Но тревожно носятся помыслы человека, которому они отвели место на скамье, и неспокойным взором следит он на лице хозяина, милостив ли тот к пришельцу. Каждый во дворе опирается на свое право, только чужак ходит по земле, подобной тонкому слою льда, который, быть может, треснет завтра, и всякий раз, когда раскрываются чьи-либо уста, не знает он, позор или честь они выразят ему. Не гневайся на меня за жалобы эти, – прямодушно попросил он. – Слова твои и глаза вызвали в груди моей тайные скорби; и слишком смело высказался я в этой задушевной речи. Тяжко было бы мне быть тебе неугодным.

– Всякий раз, как увижу странника во дворе нашем, я буду вспоминать слова твои, – тихо ответила Ирмгарда. – Поверь, однако ж, ты приятен здесь кое-кому. Туринги любят веселый нрав и приветливые речи; покажи себя таким сегодня, и если я могу дать тебе добрый совет, то не избегай общества молодых людей, когда они станут упражняться в воинских играх. Полагаю, что тебе посчастливится и в бою. Если мои соотечественники похвалят тебя, то возрадуется дом наш; слава гостя – честь хозяину, и я замечаю, что отец благосклонен к тебе.

Она, зардевшись, наклонила голову и оставила чужеземца, который проводил ее радостным взглядом.

Тем временем, стоя перед домом, князь принимал благородных людей и свободных хлебопашцев, которые, пешком и на конях, пришли по всем дорогам и у отворенных дверей были приветствуемы Гильдебрандом. Кто приехал верхом, тот сходил там с коня; молодые люди уводили коней в обширный загон, привязывали их, а конюхи обтирали с них пену и засыпали им овёс в ясли. Важны были поклоны и приветствия, большим кругом стояли гости на дворе – гордая община: почтеннейшие мужи из двадцати деревень, все в воинских доспехах, с ясеневыми копьями в руках, с мечами и кинжалами у пояса, в нарядных кожаных шапках, украшенных клыками и ушами дикого вепря; иные были в железных шишаках, кожаных колетах, кольчатых панцирях поверх белых сорочек и в длинных кожаных чулках, достигавших пояса; на богатых и любивших товары рейнских торговцах были плащи из иностранной материи, имевшей тонкий, разноцветный волос, похожий на нежный мех хищного животного. Молча стояли мужи и радовались собранию, но иные подходили друг к другу и обменивались тихими речами о слухах, ходивших по стране, про великую битву на востоке и смутных временах. Но кто проникал в мысли людей, как, например, Гильдебранд, тот видел, что сердце их смущено и различны их помыслы. Долго еще длился прием, потому что подходили некоторые из запоздавших, наконец Гильдебранд подошел к вождю и указал ему на положение солнца.

Тогда хозяин повел своих гостей к храмине, и торжественно поднялись они по ступеням; у входа их встретила хозяйка, возле которой стояла дочь со служанками. Почтительно приветствовали мужи женщин; княгиня каждому подала руку и, как следовало, осведомлялась об их женах и хозяйстве, подставляя щеку для поцелуя тем, кто принадлежал к числу ее друзей. Начальники важно заняли кресла на возвышении; вошел стольник и за ним длинными рядами слуги, несшие в деревянных чашах утренние напитки и вкусную закуску, – белые душистые пряники и копченое мясо.

Между тем перед двором, на дерновой поляне, юноши нетерпеливо приготовляли ристалище для воинских игр. Деревенские ребятишки начали бой, чтоб и их похвалили воины; они взапуски бегали по поляне, перепрыгивали через коней и пускали в столб тростниковые стрелы. Но вскоре задор охватил и юношей: они стали метать копья, бросать тяжелые камни, устремляясь вслед за ними, а когда Теодульф, мощно размахнувшись, бросил самый тяжелый камень и сделал самый длинный прыжок, на целую сажень дальше других, радостные крики донеслись до самой храмины. И старейшины, и мудрые, будучи не в силах усидеть на месте, поспешили на зрелище, на мураву. Большим кругом стояли зрители: деревенские женщины в праздничной одежде, отдельно мужчины, к все громче и громче раздавались восклицания и хвала победителям.

В числе зрителей стоял и Инго, молча глядевший на проявление ловкости и силы. Вдруг к нему подошел Изанбарт, маститый начальник. Он испытующе посмотрел на Инго и важно начал, так что речи других умолкли.

– В среде твоего народа, откуда бы ты ни был родом, молодые воины также наверняка упражняются в искусстве владения оружием. По твоим глазам и рукам вижу я, что ты не сведущ в тонкостях пехотного сражения; быть может, угодно тебе показать нашим юношам, что есть в обычаях твоего народа. Если ты из восточных стран, как я слышал, то по меньшей мере умеешь метать деревянную палицу. Это тоже доказывает силу мужа, хотя соотечественники мои мало упражняются в таком занятии. В храмине видел я такую палицу над креслом хозяина.

– Если князь и важные люди дозволят, то попытаюсь показать, чему я некогда учился, – ответил Инго почтенному старцу.

По знаку князя один из стражей поспешил во двор и принес оружие из дубового дерева, от рукоятки загнутое назад, а спереди снабженное острым лезвием. Палица переходила из руки в руки, и с улыбкой взвешивали мужи легкое орудие.

– Такое оружие носит наш свинопас и бьет им волков, – с презрением сказал Теодульф, но старец Изанбарт укоризненно возразил:

– Неразумно говоришь ты, ибо видел я, что палица, не тяжелее этой, раздробляла череп, словно глиняный горшок.