Вера включила кухонный телевизор – на небольшом экране Гарри Каспаров ставил мат очередному новейшему компьютеру. Эта картинка задержалась перед глазами не надолго – Мухина переключила на музыкальный канал.

– Тебе не кажется это странным? – спросила она.

– Что ты имеешь в виду под словом «это»?

– Ну, вообще все это… – она замялась. – Все эти убийства и самоубийства. Твоя книга, которую Дали прочитал перед смертью. Почему именно твоя? Он ведь даже не знал о том, что ты существуешь. Тем более не знал, что ты как-то связан с его жизнью. То есть, со смертью.

– Я и не был никак связан с Дали, – говорю я. – До того момента, как ты с Гогеном ввалилась в мою жизнь. И все это уже не кажется мне странным. История, в которую я против своей воли ввязался, она не странная, тут требуется другое слово…

Это слово я не мог подобрать.

Кончиком столового ножа я зачерпнул из банки еще горку кокса и шумно втянул его внутрь головы. И продолжил:

– У меня всегда, и сейчас тоже, такое ощущение, что я принимаю участие в какой-то игре, – я внимательно слушал свой голос, пытаясь понять, о чем говорю. – В этой игре каждую минуту возникают новые правила, и часть из этих правил я создаю сам. Но цель игры для меня такая же загадка, как и для остальных ее участников. Фигур на доске осталось мало, и скоро исход партии определится. Но мы с тобой, Вера, так и не узнаем, кто победил, потому что не знаем, кто играет.

– Ты бредишь, – с грустью произнесла Мухина. – Снова бредишь шахматами.

Что значит «снова»?

– Ты разговариваешь во сне, – объясняет она. – У меня иногда складывается впечатление, что я сплю с гроссмейстером.

Зазвонил телефон, я взглянул на часы – слишком поздно для телефонных звонков.

– Возьми трубку, – попросил я Веру.

Она вышла из кухни, что послужило поводом очередной атаки на кокаиновый запас.

– Тебя, – сказала Мухина, протягивая мне трубку. – Это Ренуар.

– Альбрехт, прости, что так поздно. Завтра днем приезжает Винни – он только что мне звонил. Пожалуйста, подготовься к встрече с ним. Я имею в виду твои записи. Ты фиксировал события последних дней?

– Я ничего не записывал, – признался я. – Но ничего и не забыл. Во сколько встречаемся?

– Перезвоню утром и скажу.

Я сел за компьютер, чтобы начать заполнять пробел в позабытом мною дневнике.

– Я иду спать, – сказала Мухина. – Спокойной ночи.

На экране нотбука со щелчком возникло окно «Новое сообщение». Сообщение было от Малевича. Он приглашал меня на занятия Тренинга.

Ван Гог очень плохо выглядел, что было не в его стиле. Ренуар был бодр как всегда, но менее весел, чем обычно.

– Значит, Роден назвал Франсиско Гойю… – Винсент в задумчивости повторял эту фразу в третий раз. – События начинают происходить быстрее, чем я рассчитывал.

– Ты давно видел Гойю? – спросил у него Ренуар.

– Месяца три назад, – ответил Ван Гог. – Старик всегда прятался от людей, а с началом этой истории, он, наверно, лег на самое дно.

– Что будем делать? – поинтересовался Ренуар.

– Поговорим об этом потом.

Ван Гог заказал стакан минеральной воды и наблюдал теперь за восхождением вереницы пузырьков к вершине водяного столбика.

– Можно вопрос? – это я.

Взгляд поверх стакана.

– Конечно, Альбрехт.

– Когда мою миссию можно считать завершенной? Что необходимо для того, чтобы я мог выйти из этой игры?

Ван Гог глядит на меня еще более задумчиво.

– Позволь и мне спросить тебя, Альбрехт. Что ты называешь «этой игрой»?

Ответ не был мною подготовлен.

– Ну, все это. Все, что происходит со мной, – сказал я.

– Все это скоро закончится, Альбрехт, – голос Винсента был холоден. – Если использовать твою терминологию, то мы находимся в финале игры. Ты сам поймешь, что все закончилось, поверь мне.

– Огюст, дай Альбрехту денег, – обратился Ван Гог к Ренуару.

Ренуар положил на стол длинный пузатый конверт.

– Здесь пять тысяч, – сказал Ренуар. – Твой гонорар за последнюю неделю.

– Хорошо зарабатываешь, – усмехнулся Ван Гог. – Я хотел узнать некоторые подробности насчет смерти Миро. Кто первым обнаружил труп – ты или Мухина?

– Вера, – ответил я. – Я лежал без сознания, когда он повесился.

– Значит, у нее была возможность изменить надпись, оставленную Миро на столе… – произнес Ренуар.

– Она не стала бы этого делать, – сказал я. – Зачем ей?

– Могла, – согласился с Ренуаром Ван Гог. – Это объясняет многие несоответствия.

Официант принес мой кофе по-ирландски.

– Кстати, по поводу записки Миро, – Винсент положил на стол фотографию кокаиновых букв, сделанную, очевидно, Ренуаром. – Мне не хотелось бы, чтобы у тебя дома хранилось такое количество кокаина. Тем более я не хочу, чтобы ты злоупотреблял наркотиками, как это делали твои покойные друзья. Гоген заберет сегодня весь порошок, оставит тебе несколько грамм. Сколько у тебя кокса?