Действительно, существовал обычай, и даже предписание, помещать табличку с надписью (titulus) над головой[294] распятого, указывающую причину смертного приговора. Однако ничего не известно о titulus, использованной для Иисуса. Наиболее вероятным является то, что единственным словом на ней было «бунтовщик».

Во всяком случае, суд над Иисусом был не более сенсационным, чем любой из сотен тысяч судов над его товарищами по несчастью, которые подобным же образом были казнены при правлении столь «щедрого» на распятия Понтия Пилата. С Иисусом, судя по всему, поступили точно так же, как с любым другим бунтовщиком (или подозреваемым в бунте): краткий процесс по типу трибунала, а затем – «На крест!».

Причина ареста и ордер на арест

Евангелия описывают триумфальный въезд Иисуса в Иерусалим. По сути, все население города и толпы паломников приветствовали его радостными возгласами и принимали как Мессию. Но появление Иисуса, вызвавшее вначале в сердцах людей чувство восторга (Марк. 11, 18) и хвалу из уст детей (Матф. 21, 15), позже произвело настоящее смятение. Стали распространяться слухи о том, что он был возмущен положением, сложившимся во дворах Храма. На территории Храма продавались жертвенные животные, которых покупали паломники, потому что не могли приводить их с собой из дальних мест. Римские и греческие монеты обменивались на особые храмовые монеты старинного «тирского» образца{16}, потому что платить налоги языческими монетами было запрещено.[295]

Не считаясь с распорядителями Храма и храмовой охраной,[296] Иисус, по словам очевидцев, перевернул столы и стал кнутом выгонять торговцев, менял и паломников. Они находились в так называемом притворе язычников и занимались своим делом. Иисус выгнал их из дворов Храма, исполняя, таким образом, пророчество Иеремии (7, 11): «И учил их, говоря: не написано ли: дом Мой домом молитвы наречется для всех народов? а вы сделали его вертепом разбойников» (Марк. 11, 17).

Повествование об очищении Храма определенно лишено историчности. В Евангелии от Луки (19, 45–46) сглаживаются острые углы и передается лишь стремление Иисуса убедить торговцев покинуть дворы Храма. Исторически такой прецедент вряд ли был возможен хотя бы потому, что «один человек не мог очистить площадь такой величины» (Лозе) – ни Марк, ни Матфей, ни Иоанн не придают этому обстоятельству никакого значения. Однако, по словам швейцарского теолога Хенхена,[297] территория, о которой идет речь, была «сравнима с размером древнего города Ура». «В этой истории обычно упускают из виду тот факт, что автор Евангелия, традиционно, дает не объективное описание события, но доносит до читателя лишь то, что представляет теологический интерес, невзирая на практическую сторону дела».[298]

С точки зрения правил городской безопасности и общественного порядка этот эпизод выглядит фантастически. Создается такое впечатление, будто безумие обуяло Иисуса, когда он ступил на территорию Храма, но при этом ни охрана Храма, ни воины-оккупанты, расквартированные в находящейся рядом крепости Антония, не проявили ни малейшего желания вмешаться в конфликт.[299]

После такого бурного дня Иисус якобы мирно ретировался со своими учениками к городским воротам (Марк. 11, 19). Любой желающий мог проследовать за ним, но, похоже, представители власти не видели в этом необходимости, и против него не было предпринято никаких мер. Автор евангелия не сообщает, возобновили ли свою деятельность торговцы и менялы, однако здравый смысл подсказывает, что именно это и произошло.

Так или иначе, похоже, что никто не возражал против трехдневной проповеди Иисуса в притворе Храма перед огромным скоплением народа после его знаменательного прибытия. Первосвященники, книжники, старейшины собрались вокруг него и вели научные дискуссии (Марк. 11, 27–33; 12, 1–4), в которых Иисус проявил себя как искусный диспутант.[300]

Поразительным кажется тот факт, что сам Иисус не усматривал опасности в происходившем вокруг него. Он хвалил книжников, когда они соглашались с ним (Марк. 12, 34), и яростно обличал, когда они не соглашались (Марк. 12, 38–40). О нем сказано, что он «…привел саддукеев в молчание…» (Матф. 22, 34). Очевидно, ни он, ни люди из его окружения не видели необходимости в особых мерах безопасности. Он и в самом деле остро ощущал надвигающуюся смерть в ночь перед арестом, но ученики оставались совершенно безмятежными до самой последней минуты: они уснули.

В ходе последующих событий руководство Храма, должно быть, изменило свое отношение к Иисусу, по крайней мере, так говорят евангелия. Внезапно было принято решение его арестовать. Дальше сюжет развивается еще любопытнее: власти не могут выследить правонарушителя. Вместо того, чтобы дождаться его возвращения на следующий день, когда можно было бы отвести его в сторону под любым предлогом, чтобы не вызывать возмущения в народе, охрана Храма оглашает совершенно бессмысленный «ордер на арест»: «…если кто узнает, где Он будет, то объявил бы, дабы взять Его» (Иоан. 11, 57). При этом великое множество людей и, прежде всего, представители властей и службы охраны правопорядка должны были знать, где находится Иисус. Иоанн говорит, что он был в Вифании,[301] селении в пригороде Иерусалима, в котором он воскресил Лазаря. Там же Мария, сестра Лазаря, помазала его ноги дорогим нардовым маслом. «Многие иудеи» пришли туда, чтобы посмотреть на него и Лазаря, но никто и не думал подчиняться предписанию и содействовать его аресту. Кроме того, когда Иисус вернулся в Иерусалим, очевидно, не подозревая о выписанном «ордере на его арест», не были предприняты никакие меры. Похоже, власти смирились с положением дел: «Фарисеи же говорили между собою: видите ли, что не успеваете ничего? весь мир идет за Ним!» (Иоан. 12, 19).

Когда Иисус все же был арестован в Великий Четверг и приведен к бывшему первосвященнику Анне, он справедливо указал на противоречивое поведение властей: «…Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в Храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего» (Иоан. 18, 20).

Предательство Иуды?

Образ Иуды приобрел в сознании христиан непропорционально большое значение. Имя «Иуда» считается позорным. Согласно результатам опроса, проведенного в 1967 году,[302] «91 % людей, не верящих практически ничему, тем не менее, верят, что Иуда предал Иисуса врагам». Глубокое раскаяние, которое охватило Иуду и подтолкнуло его к самоубийству после казни его учителя (очевидно, неожиданной для самого Иуды), не снимает с него вины в глазах потомков. Наоборот, самоубийство лишь усугубляет его грех.[303]

Даже следующая фундаментальная концепция не способна уменьшить отвращение к этому поступку и тем более оправдать его: Иуда, как и все остальное, был просто частью Божьего плана спасения. Лимбек пишет:[304] «Через предательство Иуды Бог отдал Иисуса в руки людей, а сам Иисус также поучаствовал в этом, принеся себя в жертву».

По словам Марка и Матфея, Бог предопределил этому ученику стать предателем, однако выбор мог пасть на любого из двенадцати. Когда Иисус во время Тайной вечери объявляет о готовящемся предательстве, это сообщение заставляет встревожиться всех учеников без исключения. На самом деле, только Иуде было о чем «весьма опечалиться», однако каждый из Двенадцати понимал, что выбор мог пасть именно на него. Все они, один за другим, спрашивают Учителя: «…не я ли, Господи? …Иуда, предающий Его, сказал: не я ли, Равви? Иисус говорит ему: ты сказал» (Матф. 26, 22 и 25).