Мы не виделись и не говорили уже три недели. Ты не глядел на меня своими глубокими глазами, не улыбался, не прикасался… Мы не пили чай, не смотрели вместе вечером фильм, не делились впечатлениями дня. Ни тепла твоих рук, ни бархата глаз. Вместо этого – игра-молчанка. Ты ушел, как в воду канул. Телефоны и почта не отвечают, в соцсетях тебя нет, друзья морозятся, мама хранит молчание и смущается, дескать, разбирайтесь сами.

В старой гостинице душно, ветер не освежает, кондиционер не справляется. Но по телу пробежали мурашки, и стало зябко.

Я не понимаю. Я так сильно тебя допекла, что ты даже поговорить со мной не хочешь? Хотя бы сказать пару фраз вроде «прости, устал (пересмотрел взгляды, разлюбил, получил новый проект на другом конце света, загулял, встретил другую или еще что), и мне нужна пауза (это конец)»?

Твое игнорирование для меня хуже, чем ненависть. Что бы ты ни чувствовал, что бы ни происходило, ты мог сказать хотя бы одно слово, хоть полслова, хоть малюсенькое объяснение того, что случилось, что стало причиной твоего исчезновения. Или, если ничего не случилось, сказать мне прямо, что именно это – когда у нас с тобой ничего не происходит – тебя и не устраивает.

Если ты решил меня за что-то наказать, проучить, не знаю, отомстить – скажи, черт возьми. Я же человек, а не кактус на подоконнике!.. Ты собирался – во всяком случае, так мне говорил и не раз – строить со мной жизнь, а теперь вдруг исчез, точно растворился. Что случилось? Почему?…

Несколько дней я не могла прийти в себя, думала, с тобой что-то произошло. Авария, травма, драка с пьяными придурками в темном переулке – все что угодно. Я накручивала себя, рисуя в своем воображении сценарии один апокалиптичнее другого: вот тебя окровавленного везет скорая, вот ты еле двигаешься, все тело в синяках и ссадинах и кровоточит висок, вот… Но после того, как я невольно разревелась от напряжения, твоя мама по телефону меня заверила, что со здоровьем у тебя все хорошо. Жив, здоров, слава богу, все нормально – так о тебе и сказала. И вновь постаралась поскорее закончить разговор и положить трубку.

Поэтому я и уверена теперь, что ничего страшного, ничего такого, что нельзя было бы исправить, с тобой не случилось. Ты цел и невредим. А значит, просто меня игнорируешь. Ты обижен? Разгневан? Раздосадован? Но за что, черт возьми? Что?

Даже если я и догадываюсь о сути твоего ответа, я все-таки заслуживаю того, чтобы ты его мне озвучил сам. Хотя бы даже в последний раз и как принятое тобой решение. То, как ты исчез… Как-то не по-мужски. Не так, каким я тебя знала (или хотела видеть). Ты просто сбежал. Втихаря и без объяснений.

Это низко и подло, Антоша.

Но лишь бы ты мне позвонил.

Я вздрогнула: приглушенные звуки улицы нарушил резкий звонок телефона на прикроватной тумбочке. На секунду я растерялась: Антон?…

– Алло, – знаю, что это не может быть Антон. Но голос предательски дрожит. А сердце трепещет – а вдруг?…

– Привет… Спишь?

– Привет… Нет. Не могу уснуть.

– Может, сходим куда-нибудь прогуляемся?

В трубке звучит приглушенный голос Виктора. Я на секунду теряю дар речи. Раньше между нами никогда не случалось неформального общения (словесные баталии на рабочие темы не в счет) – Виктор всегда был затянут в костюм и галстук и защищен толстыми линзами очков. Сейчас – слова шепотом, чувствуется усталость и вопрос, не составлю ли я ему компанию. Реакция Дарьи (устала от сегодняшних перипетий с утерянными документами в посольстве и спит или снова поссорились?), встреча с итальянским клиентом, тоска по Антону, затхлая духота гостиничного номера, невозможность уснуть – все это вихрем проносится в моей голове.

– Давай.

– Через пятнадцать минут в холле устроит?

– Вполне.

В трубке слышатся гудки отбоя.

Прогулка не будет лишней, говорю я себе. Чувствую: мне снова пора сбежать от навязчивых мыслей. И плевать на то, что в данном случае директор агентства не самая лучшая компания. Пусть на пару часов, но железные когти внутри ослабят свою хватку.

– Не хочу возвращаться домой, – говорит Виктор, потягивая текилу. Это первая фраза, в которой есть хоть какой-то смысл в нашей затянувшейся некомфортной беседе.

Устроившись в кафе неподалеку от гостиницы, мы долго молчали. Разговор никак не клеился. Снова мусолить тему посольства и утерянных Дарьей документов было бессмысленно – мы все обсудили еще утром и со всеми, кем нужно, в посольстве встретились. Анализировать сегодняшнюю встречу в офисе клиента, обсуждать рабочие моменты, по-видимому, надоело не только мне, но и Виктору. Кроме работы же нас ничего не связывает. Я не представляю, что Виктору интересно, и сама для него, подозреваю, тоже абсолютная терра инкогнита. Поэтому мы просто пьем. Перед Виктором – двойная текила (вторая за вечер), передо мной – третий бокал плотного тосканского вина. Из закуски на столике лишь зубочистки и салфетки.

Я чувствую, что пьянею, и мне это нравится. Звуки улицы удаляются, терпкое вино пощипывает язык, наши паузы постепенно становятся все более осмысленными. Виктор уже не кажется мне занудой, зацикленным исключительно на клиентах и их деньгах. Он снял очки, и его взгляд потерял обычную напряженность. Наблюдаю, как он всматривается в лица проходящих мимо нас девиц. И не только в лица: его взгляд скользит вниз к груди и затем еще ниже. Пару раз он сворачивает шею и даже восхищенно цокает, провожая взглядом аппетитную попу, завернутую в рваные обтягивающие джинсы.