Коротко говоря, доводы Виллиама были так рассудительны, что он убедил всех в том, что они замышляют самое обыкновенное убийство; что у каждого человека есть право на свою собственность, и никто не имеет права отнять ее у него; что это будет избиением неповинных людей, поступавших только так, как велели им законы природы, и что поступить так было бы таким же убийством, как скажем, повстречавши человека на большой дороге, хладнокровно, ради самого убийства, уничтожить его, независимо от того, причинил ли он нам хоть какой-нибудь вред или не причинил.

Эти доводы, наконец, убедили наших, и они согласились уйти и оставить туземцев в покое. При первой стычке наши убили от шестидесяти до семидесяти туземцев и ранили еще много больше, но у туземцев ничего не было, и наши ничего не приобрели, кроме того, что одного нашего убили, а шестнадцать ранили, как сказано выше.

Тут кончается моя история о путешествиях в этой части света. Мы вышли в море и некоторое время шли к северу, чтобы попытаться продать наши пряности. Мускатного ореха у нас было очень много, но мы никак не знали, что с ним делать. Мы не смели явиться на английские берега, или, говоря точнее, не смели торговать возле английских факторий. Мы отнюдь не боялись сразиться с любыми двумя кораблями. Кроме того, мы знали, что, раз нет у наших каперских свидетельств [342] или разрешений от правительства, то вообще не их дело действовать наступательно, да, хотя бы мы и были пиратами. Понятно, если бы мы на них напали, они могли оправдаться тем, что соединились для самозащиты и только помогали друг другу обороняться; но по собственному почину нападать на почти пятидесятипушечный пиратский корабль, каким был наш, ясно, им не полагалось, и, следовательно, нам незачем было думать об этом, а уж тем паче тревожиться. Но, с другой стороны, нас вовсе не устраивало, чтобы нас заметили и чтобы весть о нас пошла от одной фактории к другой, и чтобы мы, каковы бы ни были наши намерения, оказались бы и упрежденными и обнаруженными. Еще менее улыбалось нам быть замеченными среди голландских факторий на Малабарском побережье, так как мы были нагружены пряностями, которые, как полагается в нашем ремесле, мы похитили у голландцев [343] . Это открыло бы голландцам, кто мы такие, и что мы натворили. И они, без сомнения, всякими способами согласились бы для того, чтобы напасть на нас.

Значит, единственным оставшимся у нас путем было идти на Гоа и там, если удастся, продать наши пряности португальским факториям. Сообразно с этим мы направились почти в том направлении, ибо завидели землю за два дня до этого. Оказавшись же на широте Гоа, мы двинулись прямо на Маргаон [344] , в начале Сальсата [345] , по пути в Гоа. Тут я крикнул штурвальным повернуть и приказал лоцману вести корабль на северо-запад, покуда мы не потеряем землю из виду. Тогда мы с Виллиамом созвали совет, как это случалось при важных обстоятельствах, чтобы решить, каким манером нам торговать здесь, чтобы нас не открыли. Наконец мы решили, что туда мы вообще не пойдем, но что Виллиам с экипажем из верных людей, на которых можно положиться, на шлюпе отправится в Сурат, лежавший дальше к северу, и будет там, в качестве купца, торговать с подходящими английскими факториями.

Дабы выполнить этот замысел с возможно большими предосторожностями и не навлечь на себя подозрений, мы решили снять со шлюпа все пушки и укомплектовать его только такими людьми, которые пообещают нам не проситься на берег и не вступать ни в какой разговор с тем, кто бы ни появлялся на корабле. Чтобы усовершенствовать задуманное нами, Виллиам натаскал двух наших: одного — лекаря, каким он и был, и другого — сообразительного парня, старого моряка, служившего лоцманом на побережье Новой Англии и бывшего превосходным лицедеем. Их обоих Виллиам одел квакерами и научил разговаривать на квакерский лад. Старого лоцмана он сделал капитаном шлюпа, а лекаря — доктором, кем и был он, а сам стал суперкаргом. В этом обличий, на шлюпе, лишенном каких бы то ни было украшений (да и прежде на нем их было не много) и пушек, он отправился в Сурат.

Должен я, понятно, упомянуть, что за несколько дней до того, как мы расстались, мы подошли к лежавшему недалеко от берега песчаному острову, где был хороший глубокий залив вроде рейда; находился остров вне поля зрения факторий, которых здесь был полон берег. Здесь вытащили мы груз из шлюпа и погрузили в него только то, что собирались продавать, то есть, в сущности, только мускатный орех и гвоздику, но главным образом первое.

Отсюда Виллиам и два его квакера, с восемнадцатью людьми на шлюпе, двинулись к Сурату и стали на якорь в некотором расстоянии от факторий.

Виллиам был так осторожен, что постарался отправиться на берег один, в сопровождении только доктора, как называл своего спутника. Отправились они в лодке, которая подплыла к кораблю для того, чтобы продать рыбу; в лодке все гребцы были местные уроженцы; эту же лодку он потом нанял для того, чтобы вернуться на корабль. Пробыли они на берегу недолго, как им удалось познакомиться кое с какими англичанами, жившими здесь, и, видимо, сперва служившими у Компании, но теперь торговавшими самостоятельно. Доктор познакомился с ними первый и представил им своего друга, суперкарга: мало-помалу купцам сделка пришлась по сердцу так же, как сами торговцы пришлись по вкусу нашим. Только товара оказалось слишком много.

Во всяком случае, это обстоятельство не долго затрудняло их; уже на следующий день они включили в сделку еще двух купцов, тоже англичан, и из их разговора Виллиам понял, что ими было решено, в случае покупки, повезти груз для продажи в Персидский залив. Виллиам ухватился за эту мысль и решил, что мы не хуже их можем отвезти туда пряности. Но сейчас дело было не в этом; у Виллиама имелось не менее тридцати трех тонн ореха и восемнадцати тонн гвоздики. Среди ореха было изрядное количество мускатного цвета, но мы не противились тому, чтобы сделать скидку. Короче говоря, они столковались, и купцы, которые охотно купили бы и самый шлюп, а не то, что груз, направили Виллиама к заливу, милях в шести от фактории, давши ему в придачу двух лоцманов. Туда они доставили лодку, выгрузили все и честно расплатились с Виллиамом. Весь груз обошелся им наличными, приблизительно, в тридцать пять тысяч осьмериков, помимо кое-каких ценных товаров, которые Виллиам принял с удовольствием, и двух больших алмазов стоимостью, приблизительно, в триста фунтов стерлингов.

Когда они расплатились, Виллиам пригласил их на шлюп, и они явились. Веселый старый квакер невероятно развлекал их своей болтовней и «тыкал» их и так их напоил, что ни один из них не смог той ночью вернуться на берег.

Им очень хотелось узнать, кто такие наши и откуда они явились, но каждый человек на шлюпе так отвечал купцам на всякий их вопрос, что они решили, что над ними издеваются, что их вышучивают. Как бы то ни было, во время болтовни с ними Виллиам узнал, что они купят любой груз, какой им только ни доставят, что они охотно бы купили у нас вдвое больше пряностей, чем на этот раз. Он приказал веселому капитану сказать им, что есть еще один шлюп, который стоит в Маргаоне, и на нем большое количество пряностей. Если по возвращении оттуда (а он послан туда) пряности еще не будут проданы, то он приведет и этот шлюп.