— Тирб… а, здравствуйте, Лиза, — кивает мне. — Я Эцаган.

— Очень приятно, — говорю. Надо же, представился. — Мне надо вам еще раз назваться? Я никак не разберусь в этих правилах с именами.

Оба смеются.

— Не надо, — говорит Тирбиш. — Вы ведь, наверное, не знаете, как правильно, так что это все равно.

Ну ладно…

— Тирбиш, — Эцаган возвращается к тому, за чем пришел. — Там твои тряпки весь склад завалили. Они тебе нужны?

— Не знаю, — пожимает плечами. — Хорошие тряпки. Я их вроде свернул аккуратно.

Это внезапно наводит меня на мысль. Надеюсь, они ничего не заподозрят.

— Слушайте, ребят, — говорю, — а у вас какой-нибудь форменной одежды для заложников не предусмотрено? А то у меня совсем ничего нет, а еще неделю тут жить…

— Вот правильно, — хихикает Тирбиш. — Чем мои тряпки выкидывать, обеспечь лучше земную госпожу.

Эцаган окидывает меня взором своих прекрасных глаз.

— На ваш размер вряд ли. Разве что халат какой-нибудь. Пойдемте посмотрим.

Идем смотреть. Склад оказывается небольшим чуланом, заставленным стеллажами с коробками, прямо у входа красуется несколько рулонов ткани — видимо, те самые тряпки. Эцаган утыкается в нижнюю полку и принимается там шуровать, бормоча на муданжском.

— Вот, футболка есть, — говорит с сомнением.

Футболка, да, черная, новая, бирочка не отрезана еще. Спереди во всю грудь лист каннабиса. В эту футболку меня можно дважды завернуть. Ничё, в качестве ночнушки пойдет. Беру.

Он роется дальше, достает строительные штаны на лямках, которые, по-моему, и Азамату велики, да еще и прорезиненные. Смотрит на мою физиономию, ржет.

— Боюсь, что больше ничего нет.

— А может, — кошусь на рулоны, — есть какая-нибудь простыня ненужная… Я бы сшила что-нибудь…

— А, так вы шьете! — резко воодушевляется Эцаган, вскакивая на ноги.

Это большая редкость?

— Ну так… Не то чтобы много, но умею, — говорю осторожно. Еще припашет всему экипажу носки зашивать.

— Тогда не проблема, вон, берите Тирбишевы тряпки, я вам машинку дам, нитки и все на свете.

Ух ты, у них даже машинка есть?

— А Тирбиша спросить не надо?

— А он все равно не знает, что с ними делать. Ему подсунули в нагрузку к постельному белью, а на этом корабле, кроме меня, никто иголку держать не умеет. Я и от вас не ожидал.

— Ну почему же…

Вроде шитье во всех культурах женское дело, нет?

— Красивые женщины часто пренебрегают, — пожимает он плечами.

Зато красивые мужчины, видимо, нет.

Один из рулонов оказывается ковром, остальные — более или менее плотным хлопком. Все ткани довольно светлые, в жизнеутверждающий цветочек. Ничего, маменька на даче еще и не такое носит. Да и не только на даче…

Эцаган великодушно пускает меня к себе в каюту, где обнаруживается немаленькое трюмо, на котором ненавязчиво красуется пакетик с термобигудями. Они тут все голубые, что ли? Ладно, мне с ним не целоваться. Зато про кудри теперь понятно.

Рядом с трюмо большой комод, из которого Эцаган начинает проворно извлекать нитки, иголки, булавки, ножницы и, наконец, портативную швейную машинку весьма приличной фирмы. Меня в свое время на такую жаба задушила.

— Вам лучше всего расположиться в холле, — говорит мне, и я некоторое время соображаю, что он имеет в виду. — Там можно сдвинуть столики. А то в кухне Тирбиш ворчит, если столы не так стоят.

А, так это он про гостиную. Но она же проходная…

— А я там мешать никому не буду?

— А кого туда понесет среди дня?

Как выяснилось, понесло всех. По крайней мере раз каждые десять — пятнадцать минут обязательно кто-нибудь пройдет под благовидным предлогом, чтобы попялиться, как земная женщина кроит. Хорошо хоть я догадалась обмериться у себя в каюте. Зато теперь весь экипаж знаю в лицо. Кто застенчивее — только мимо проскакивает, а кто наглее — останавливается поговорить. Ох и достали…

Положение, как обычно, спасает капитан.

— Не возражаете, если я тут в уголке почитаю? — спрашивает он меня еще из коридора. Бук под мышкой как приклеенный.