Тихою этой ночью должны были решить, собирались решить; о том, что они должны собираться, знал почти весь город, как знал о том, что они должны решить; но - когда?
– никому не было известно. Хотя шепотком намекали, что в карманах этих тайно собирающихся людей - катушки белых ниток - знак такой, но, намекая о самых сокровенных подробностях - когда?
– решить не могли. Где?
– впрочем это не важно. И так как многих из них знали в лицо, то впечатлительным людям казалось, что от них прямо в лицо пахнет бездымным порохом, прямо в лицо зрителя или прохожего дунет ветер геройства: в конвертообразных опухолях френча помещается пара готовых погон.

Офицерские заговоры со времен декабристов наивны и чрезвычайно уютны вовлечением заговоров в голубизну и под низкие потолки. Чай разливал сам хозяин, штабс-капитан, Дуклеев (из его наружности, между прочим, был выпущен весь воздух, так хозяин был резок и угловат), самовар посапливал как тургеневский роман, поддувал в потолок - парком, туда же за паром возносились рваные лепехи табачного дыма, старательно обходя хозяинову худобу.

Подавая чай, хозяин скрежетал:

– Господа, медлить нельзя. Такого провала большевиков, как на теперешней мобилизации, не было и не будет. И провал этот повсеместный, всероссийский, раз набор объявлен на всю Россию. Нет оснований думать, что родина готова дальше терпеть немецких шпионов и вдобавок подчиняться насильникам...

Слово брали по очереди, пели согласным хором, но солистов было трое, четверо, считая и штабс-капитана Дуклеева, хозяина конспиративной квартиры.

На нижнем конце стола сидел поручик Крамаренко, на лице которого противоречиво сочетался фанатизм с малокровием и писарскою мелкостью бледных черт, пробуравленных внутрь совершенно чернопламенными глазками. Поручик носил Владимира с мечами и два Георгия прямо на нательной рубахе. Его выслушали с отменным вниманием. Говорил он, как будто диктовал приказ:

– Прежде всего организуйте мобилизованных. Ликвидируйте рабочее недоверие к нам. Истребите матросов, что едва ли можно сделать по политическим соображениям. Есть ли у вас ручательство социалистов справа о поддержке?

– Нет, и на чорт они нам!
– сказал и рванулся поручик Антипьев.

Он сразу смолк под черными искрами.

– Ее, этой поддержки, нет. Разрозненное присутствие пяти-шести кадетов и эс-эров на прежних наших собраниях - ерунда. А какую мы дадим идеологию? Плакат с синим андреевским крестом? Слабо! Бросьте лозунг: казаки спасут от мобилизации - это дело. И поменьше пишите об Учредительном Собрании. Но все это возможно и исполнимо только при первых моих условиях. А говорить о повсеместной победе рано.

– Это чепуха!
– рванул снова рыжепламенный Антипьев.
– С одной стороны чехо-словаки, с другой казаки...

– Однако в Питере - большевики, в Москве - большевики.

– Поручик, вы просто отказываетесь от участия!

Черные глазки пали вглубь.

– Легче. Я не откажусь пойти на верную смерть. Мне нечего делать на свете без моего государя. Умирая, я пойду представиться ему. Он еще теплый в раю.

Стол вдруг стал белее и шире.

– Кстати, господа, - хрипнуло справа: капитан Солоимов: - Агитация ведется штатскими слабо. Вы совершенно резонно, поручик... Вот все больше насчет... Учредительное собрание... Виктор Чернов... Какое кому дело, я спрашиваю, господа?.. А кроме того болтуны нелепые... Я сегодня стороной услыхал разговор об орденах...

Он иссяк и показал на поручика Крамаренко.

– О ваших...
– и смолк, задышав хрипотой.

Вдруг как-то сверху разбежался резкий треск из передней, все вскочили: звонок.

– Звонок!
– и по лицам прошлась белая пуховка. Звонок был не условный.

Но пришедший, видимо, опомнился и сразу успокоительно пробежало: длинный-короткий-короткий.

– Свой.

– Господа! Радостное определенно известие. В губисполкоме получены определенные сведения, что в Баку свергнуты большевики.

– Ур-ра!

– Тише.

– Промысла горят. В городе англичане. Турки отбиты определенно.

– Ур-ра!

– Дайте договорить. Тише, вам говорят!

– Помогал Центрокаспий, моряки.

Что-то резко звякнуло: Крамаренко бросил стакан.

– Я верю в победу!

– Вот вы!
– рванул опять Антипьев, весь обгорая возбужденно и рыже. Есть везде патриоты. Даже среди матросов, правду я говорю.

Сразу слова вылетели из иронических кавычек и плеснулись в нестройный гул.

У Чрезвычайной Комиссии уже были нити. Но она пользовалась всеми преимуществами осведомленной власти, даже молодой: слежка была за домом полковника Преображенского, в котором к полночи погас откровенно весь свет.

Над изжелта-зеленой гладью лугов, мимо выпуклых вышивок лесных опушек, по клоками разорванной канве проселков, сопровождаемые белыми потоками шоссе и звонко холодеющими рельсами, из серо-красного каменного месива - из Москвы - звенят и воют телеграфные провода, тронутые длиннопалыми ветрами. Бред цифр - шифр. От мачты к мачте легчайшие молнятся значки радио.