— Он мог тебя обмануть!

— Каким образом? Тетради привезла тетя Даша, когда Антон уже почти закончил работу.

— Это ничего не значит. Он мог найти в них главное. Я уверен, без работ твоего отца ему удалось бы состряпать только убогое и ординарное месиво, предназначенное для крыс в архивных шкафах.

— Ты несправедлив, Игорь. Научный руководитель не мог не знать, над чем работает Антон.

— Мой папаша? Втереть ему очки — пара пустяков. Он давно отказался от собственных поисков и поэтому кичится так называемыми учениками. Еще бы! Открыл ученого!

— Ты несправедлив, Игорь!

— А ты играешь в казанскую сироту! Мне противна эта толстовщина, непротивление. Подставь еще раз побитую щеку. Не другую, а ту же самую! Чтоб больнее было!

Он не замечал, что бил сам.

— Уже то, что Антон ни слова не сказал о Константине Романовиче, само по себе непростительно.

Да, этого она не могла простить. Она ждала иного, ждала, что имя отца прозвучит, займет свое место.

— Где твоя женская гордость, в конце концов?

— Есть вещи, которых ты не должен касаться, Игорь!

— Прости меня, Инна, я понимаю, что это касается только тебя, но мне больно, когда тебя унижают.

— В чем ты видишь унижение? В том, что мы разошлись, что у нас ничего не получилось?

— Что значит — не получилось? Можно быть наивной, но всему должен быть предел. Антон обворовал тебя и бросил! А теперь названивает этой грудастой матрешке: "Светик, Светлячок". Сюсюкает, распустив слюни ей на кофточку!

— Зачем ты унижаешь меня, Игорь?!

— Я люблю тебя.

— Об этом не нужно.

— Я знаю. Ничего не нужно. Никакой правды!

— Чего ты хочешь от меня?

— Ты не имеешь права оставлять это. Хотя бы в память об отце.

— Что же я должна сделать?

— Рассказать правду.

— Кому?

— Всем.

— Игорь, пойми меня. Я, наверно, очень слабый и несчастный человек, но я не базарная баба, не мстительная мещанка. Я отдала ему эти тетради, и если он поступил подло, пусть с ним расплатится жизнь.

— Жизнь? Именно для таких проходимцев она и устроена.

— Не мне ее менять.

— Значит, ты не будешь делать ничего?

— Игорь, тобой движет мстительное чувство.

— Мной движет чувство справедливости.

— Которая выгодна тебе.

— Но это справедливость! И это так же верно, как и то, что Антон негодяй.

— Жизнь слишком сложна, чтобы делить людей на плохих и хороших.

— Все человеки? Опять толстовщина?

— Никакой толстовщины. Ты ничего не знаешь об Антоне. Он не вор, не негодяй, не преступник. Он человек трудной судьбы. Мы можем сломать ему жизнь навсегда. А он талантлив. Он возьмет у отца то, что ему необходимо для разбега, и пойдет дальше. Ведь для науки неважно, кто сделал открытие. Важно, чтобы оно попало к людям. А мы сломаем его, убьем. Зачем? За что? Потому что он "отбил" меня у тебя? Но это же неправда! Никакой любви у нас не было. Просто боялись скуки, одиночества. За что я должна мстить? Бросил, ты говоришь? Разлюбил — наверно. Но он не вор. Так все получилось. Я не имею права на месть. Мы — цивилизованные люди, а ты хочешь разбудить зверя, который остался в нас с пещерных времен, зверя, чтобы укусить, растерзать, свести счеты.

Инна:

— Игорь пытался убедить меня в том, что Антон негодяй. Но перед кем он был виновен? Перед моим отцом. Однако и я была виновата перед ним не меньше. Как же я могла мстить Антону?

Игорь Рождественский:

— Но я настаивал на своем, я был уверен в своей правоте.

— Если ты наотрез отказываешься разоблачить этого подонка, я сделаю это сам.

— Каким образом?

— Расскажу про тетрадку.

— Антон все опровергнет.

— А ты? Ты же врать не станешь?

— Я не смогу. Я скажу правду. Скажу, что сама дала ему тетрадь.

— Это его не вырулит. Наоборот. Опозорит.

— И меня тоже. Поэтому ты не сделаешь этого.

Он не ожидал такого ответа. Он замолчал. Он не мог нанести удар Инне. Но и отказаться от мести не мог. У него был трезвый аналитический мозг. И он подсказал решение.

— Хорошо. Я не сделаю тебе больно. Это факт. Я сделаю другое. Я все-таки скажу. Скажу ему самому. Пусть он знает, что он сволочь.

Игорь Рождественский:

— Это был вопрос принципа. Он должен был получить по морде. Я уверен, что заставил бы его не только бояться. От страха он бы начал заметать следы и был бы вынужден в той или иной форме признать приоритет Кротова. Я сказал Инне, что поеду к Антону…

— Когда ты намерен это сделать?

— Сейчас.

— Ты думаешь, он дома?

— Да. Он собирался из ресторана домой, вернее, ко мне.

— Но он может быть не один.

— Светки там нет. Для бедной девушки единственное сокровище — ее репутация. Она отказала ему. Я сам слышал. Мораль прежде всего.