— Вы не шутите? – спросила Мария. С ее опущенных рук падали хлопья пены; от работы из-под косынки выбилась прядь седых волос.

— Ничуть, – твердо сказал Посланец и присел к столу. Теперь стало видно, что он ниже среднего роста, тщедушный. Рыжеватые волосы и ссадины на лице делали его похожим на упрямого, своенравного мальчишку.

— Я из-за вас упал. – Посланец потрогал подпухший нос. – Засмотрелся на ваши души, когда пролетал… Красивые они у вас! А крылья новые, не привыкли еще ко мне… Раз я из-за вас оказался на земле, то почему бы не наградить вас?

— Но ведь нам ничего не надо, – растерянно сказал Иван Никитич и посмотрел на жену. – Мы ничего не просили.

— Телескоп Ваня купил, Маша уже замужем, квартиру они получили… Мария, поверив гостю, вслух перебирала то, что раньше было желанным. Нет, кажется, все есть. Что еще надо?

— Угощайтесь яблоками, – предложил Бартошин. – Или грушами. А то у нас какие-то странные разговоры идут, а вы все-таки с дороги.

— Вы не поняли меня, – сказал Посланец и надкусил большую «лесную красавицу». – Я не сказочный джинн, который может отремонтировать квартиру или достать билеты в театр… Вы славные люди, поэтому я верну вам молодость. Только и всего.

— Что он такое говорит, – Мария рассмеялась, махнула рукой. – Я крылья во дворе развешу. Или не надо?

— Лучше не надо, – подтвердил Посланец. – Они сами впитают воду… А говорю я о том, Мария Васильевна, что вас с Иваном Никитичем до сих пор согревает чувство, которое объединило вас в далеком пятьдесят втором. Тот сентябрьский свет еще жив. Я видел его сегодня, когда заглядывал в ваши души… Помните?..

Посланец привстал и, вытянув руку над столом, точь–в-точь будто Костя Линев, прочитал:

— И пришел к тебе бог Солнца; и дал в жены дочь свою, а за что…

— Не надо!.. – голос Марии прервался. – Прошу вас! Зачем вы трогаете чужое?!

— Я хочу вернуть вам пятьдесят второй год, – ответил Посланец. – Вы красиво прожили жизнь и заслуживаете награды. Кожа обретет упругость, куда и подеваются морщины, а волосы вновь засияют золотом, как у настоящей дочери Солнца… Дети вас поймут. Единственное – надо будет переехать куда-нибудь. Чтобы не пугать людей и не вызвать кривотолков.

— Ты слышишь, Ваня?! – всхлипнула Мария. – Это похоже на сказку.

У Бартошина на миг поплыла под ногами земля. Оттуда, из тридцатилетнего далека, потянулась к нему золотоголовая первокурсница. Губы ее, пахнущие вином и грушами, таяли под его напористыми губами, колючий орден, зацепившись за платье, вонзался в тело (он тогда не почувствовал, а Маша не сказала). И летела, летела в открытое окно паутина бабьего лета, застила глаза.

Иван Никитич даже зажмурился, чтобы не показать, что с ним происходит, хрипло напомнил:

— Завтра Виталий приезжает.

— Вот видите! – обрадовалась Мария. – Не с руки нам за молодостью гоняться.

— Дети, конечно, поймут, – заговорил тихо Бартошин. – Умом поймут. А сердцем вряд ли привыкнут. Родители–ровесники? Чудно это, непонятно. Природа во всем соответствие любит. Зачем же ее ломать?

Мария благодарно глянула на мужа, смахнула слезы.

— Видать, хороший вы человек, хоть и существо неземное, – сказала она Посланцу. Тот в знак согласия кивнул рыжей головой. – И верю я всему вами сказанному, потому что, когда крылья стирала, поняла: живые они, теплые. Но вот подарка вашего, хоть он и царский, не хочу.

Мария замолчала, отвернулась к окну. В саду уже погас свет дня.

— Оставьте нам наш сентябрь, – сказала она. – Вы, может, не поймете, но в нем тоже есть радости.

— Вон уже одна спешит – радость-то, – забеспокоился Иван Никитич, увидев на улице Мироновну. – Не вовремя как.

— Я вас охраню, – сказал Посланец, не глядя в окно. – Она не войдет в дом.

Солнце село, но какой-то последний лучик запутался в траве, лег на тропинку и тут же стрельнул Мироновне в глаза – весело и желто.

Она наклонилась и ахнула: по утрамбованной тропинке катилось массивное золотое кольцо. Мироновна присела от страха – вдруг кто еще увидит! – и бросилась догонять неожиданную добычу. Кольцо прокатилось мимо дома Бартошиных и, подпрыгивая на неровностях почвы, помчалось еще быстрее. «Там же бурьяны! Пропадет!» – похолодела Мироновна. Она протянула руки и в отчаянном порыве бросилась наземь. Кольцо юркнуло в заросли лопухов и крапивы, засветилось там, заиграло. Мироновна оглянулась по сторонам и решительно ступила в крапиву…