– Для этого у нее есть король.

– Анна не дождется от короля доброго слова, пока ее живот снова не округлится.

– Но что может этому помешать?

– Ничего. Если он займется своим делом.

– Осторожнее, – улыбается он.

– Разве обсуждать то, что творится в спальнях правителей, – страшная измена? Вся Европа судачила о Екатерине, лишили ее невинности или нет, а если да, то знает ли она об этом. – Джейн хихикает. – По ночам Гарри беспокоит нога. Он боится, что королева лягнет его в порыве страсти. – Она подносит руку к губам, но слова просачиваются между пальцами. – Однако если Анна лежит под ним тихо, он недоволен: так-то вы, мадам, заботитесь о продолжении моего рода?

– Не знаю, что ей и делать.

– Она жалуется, что он ее не удовлетворяет. А король, после семилетней борьбы, боится признать, что охладел так скоро. Он выдохся еще до того, как они покинули Кале, вот что я вам скажу.

Что ж, похоже на правду; возможно, ожидание обессилило их. Однако король продолжает осыпать королеву подарками. Да и ссорятся они по-прежнему горячо, трудно поверить, что их страсть охладела.

– Поэтому, – продолжает она, – учитывая его больную ногу и ее привычку лягаться, недостаток усердия с его стороны и желания – с ее, вероятность того, что вскорости она произведет на свет принца Уэльского, крайне мала. Раньше он менял женщин как перчатки. Если его тянет на новизну, так ли она безгрешна? К ее услугам собственный брат.

Он смотрит на нее.

– Помилуй Бог, что вы такое говорите, леди Рочфорд?

– Чтобы переманивать на ее сторону его друзей, а вы что подумали? – Она испускает хриплый смешок.

– Вы-то сами что имели в виду? Вы давно при дворе, вам не внове эти игры. Никого не заботит, что женщина принимает стихи и комплименты, даже если она замужем. Ей прекрасно известно, что тем временем ее супруг расточает любезности другим дамам.

– О да, ей это известно. А уж мне и подавно. На расстоянии в тридцать миль не осталось ни одной прелестницы, которой Рочфорд не посвятил свои вирши. Однако если вы считаете, что ухаживания прекращаются на пороге спальни, вы наивнее, чем я думала. Можете сколько угодно сходить с ума по дочери Сеймура, но незачем подражать ей в овечьей бестолковости.

Он улыбается.

– На овец клевещут. Пастухи утверждают, что овцы узнают друг друга, отзываются на имена, заводят друзей.

– А знаете, кто имеет доступ во все спальни? Этот мелкий проныра Марк, этот всеобщий посредник! Мой муж расплачивается с ним перламутровыми пуговицами, цукатами и перьями для шляпы.

– Неужто у лорда Рочфорда не хватает денег?

– А вы знаете способ увеличить их количество?

– Почему бы нет? – Что ж, думает он, по крайней мере, в одном мы совпали – в беспричинной неприязни к Марку. В доме Вулси у него были обязанности: Марк учил детей-хористов. Здесь просто живет при дворе, болтается поблизости от покоев королевы.

– По-моему, он безобиден.

– Он торчит, как бельмо на глазу. Забыл свое место. Выскочка без роду и племени, который выбился в люди, пользуясь смутными временами.

– То же самое вы можете сказать и обо мне, леди Рочфорд. Да вы и говорите.

Томас Уайетт приезжает в Остин-Фрайарз на телеге, привозит корзины лесного ореха, бушели кентских яблок.

– Дичь прибудет следом, – говорит Уайетт, спрыгивая на землю. – Я вез свежие плоды, не туши.

Волосы пропахли яблоками, одежда в пыли.

– Сейчас вы устроите мне взбучку за то, что я чуть не испортил дублет, который стоит…

– Больше, чем возчик зарабатывает за год.

Уайетт виновато опускает глаза.

– Я забыл, что вы – мой отец.

– Я вас пристыдил, теперь можно и поболтать по-свойски. – Солнце палит. Кромвель тонким ножичком срезает с яблока кожуру, и она ложится на его бумаги, как тень яблока, зеленая на белых исписанных листах. – Вы там не видели леди Кэри?

– Мария Болейн в деревне… Какие буколические радости сразу приходят на ум! Думаю, она предается любовным утехам на сеновале.

– Я интересуюсь, куда за ней посылать, – говорит он, – когда ее сестра вновь не сможет выполнять супружеские обязанности.

Уайетт садится между стопками бумаг. В руке яблоко.

– Кромвель, допустим, вы уехали из Англии на семь лет. Или, как рыцарь в сказке, семь лет проспали зачарованным сном. Вы смотрите вокруг и дивитесь, кто все эти люди?

Нынешнее лето Уайетт поклялся провести в Кенте. Читать и писать в дождливую погоду, охотиться в солнечную. Однако наступила осень, ночи удлинились, и несчастного вновь потянуло к Анне. Уайетт верит, что сердце его не обманывает, а если лукавит Анна, то трудно понять, в чем именно. Говоря с ней теперь, нельзя шутить. Смеяться. Надо признавать ее воплощением совершенства, иначе она найдет способ отомстить.

– Мой старый отец рассказывает о временах Эдуарда, говорит, теперь-то вы понимаете, почему королю не след жениться на своей подданной, на англичанке.

Беда в том, что, несмотря на все перемены, произведенные Анной при дворе, там остались люди, знавшие ее прежде, когда она только приехала из Франции и принялась обольщать Гарри Перси. Они вечно твердят о ее недостоинстве. О том, что она не человек, а змея. Или лебедь. Una candida cerva. Одна-единственная белая лань в серебристо-зеленой чаще; она трепещет и ждет возлюбленного, который из лани превратит ее обратно в богиню.