– Что же произошло?

– Тогда, как и сейчас, я был лекарем. И мне в дом принесли умирающую девушку. Она не была особенно красива, к тому же агония последних мгновений никого не делает привлекательным. Я не знал кто она и откуда - ее нашли прямо на улице, но я сам едва не умер, когда посмотрел в ее глаза. А девушка смотрела в другую сторону. Она уже не могла увидеть меня!
– Маг подозрительно громко и неестественно закашлялся.
– Через мгновение она умерла. Мне осталось только похоронить ее. Вот так.

– Ты плачешь?

– Да, - признался старик.
– Ничего не могу с собой поделать. Как только я вспоминаю ее, как слезы начинают душить меня. Лучше бы я никогда не встречался с ней. Это великое горе - знать, что освобождение было так близко, и упустить его. Мы думаем, что завтра как всегда наступит, и рассвет принесет с собой надежду, но после того, что случилось со мной… Моя надежда умерла. Я больше не жил по настоящему, не мог радоваться или грустить. Даже гнев мой, если мне доводилось вспылить, был какой-то фальшивый. В сердце навек поселилась тихая непроглядная печаль. Поэтому мне не так уж страшно умирать - уже все равно. Ну, монах, ты доволен страданиями мага?

– Сейчас ты просто человек, а человеческие страдания мне понятны как никогда. Мне жаль тебя.

– И на этом спасибо. Если бы ты набросился на меня с обвинениями или ругательствами, это было бы очень неприятно. Я встречал много монахов-фанатиков.

– Я никогда не был одним из них. Свет, которому я служу, не ослепляет.

– Значит ты, наверное, не из Вернстока. В этом городе все ослеплены: кто Светом, кто золотом, кто ненавистью.

– Нет, я из монастыря на севере. Это хорошее место. Пока я там жил, было тихо и спокойно, люди доверяли друг другу.

– Но потом все изменилось…

– В худшую сторону.

– Ты знаешь, что уже рассвет? Я слышу шаги в коридоре. Сейчас за мной придут. Начнут пытать… Обещали прийти с рассветом. Скажи честно, тебя мучили, потому что хотели узнать какую-то тайну?

– Да. Но я не сказал.

– Молодец. А меня будут пытать просто так, - старика передернуло от омерзения.
– Казнь тоже будет показательная, для удовольствия собравшегося народа. Зверство, учиняемое над магами нынче так популярно, на него приходят посмотреть всей семьей, вместе с детьми. Что же ожидать от таких детей, когда они вырастут? Орден культивирует жестокость и не только в столице, а везде, куда он сумел дотянуться своими щупальцами. Какой все-таки неприятный звук издают сапоги палача…От их мерного скрипа делается жутко.

Теперь и Клемент расслышал шаги, которые неумолимо приближались к их камере. По коридору запрыгали блики света.

– Прощай монах.
– Старик, пошатываясь, встал с пола и подошел к прутьям решетки.
– Не забывай о седьмом чувстве, как не забываю о нем я. Оно придает силы.

– Прощай маг, - ответил Клемент, зная, что больше никогда не увидит этого странного человека.
– Я буду молиться за тебя.

Охранник зазвенел ключами и отварил дверцу. Магу связали руки, на голову набросили мешок и увели, а перед монахом поставили чашку с водой.

– Пей!
– буркнул охранник.

Клемент не заставил себя долго упрашивать, и через мгновение чашка снова была пуста. По желудку прокатилось тепло, которое перешло в легкое жжение. Клемент почувствовал у себя во рту мелкие крупинки и сплюнул. Порошок, добавленный в воду по приказу Ленца, еще не успел раствориться до конца. Монах перевернулся на спину и попытался расслабиться. У него оставалось всего несколько часов.

Только бы Мирра не пошла на площадь, только бы она не пошло туда… При здравом размышлении, насколько вообще можно здраво мыслить после двух дней пыток, он понимал, что вряд ли Смотрящие узнают и отыщут девочку в толпе. Похожих на нее девочек тысячи. Но если она сама не кинется к нему… О, Создатель, только бы она не сделала этого! Вразуми неразумного ребенка! Ей нельзя видеть, что они с ним сотворили. Мирра же может не выдержать, она импульсивна. На это-то Пелес и рассчитывает…

Это настоящий демон в человеческом обличье. Как его только земля носит! Столько хороших людей погибло, а он живет! За что Пелес так взъелся на ребенка? И на меня? Неужели из-за оживающей картины? Ларет рассказывал, что картины оживают под взглядом колдуна. Но это же ложь!

– Я не маг!
– возмутился Клемент.
– Кто об этом знает лучше, чем я?

Что за человек был нарисован на той необычной картине? Как ни силился Клемент вспомнить его лицо, у него ничего не получалось. От увиденного осталось только ощущение невероятной легкости и трепета. Впервые в своей короткой жизни он прикоснулся к чему-то значительному.

Клемент вздохнул. Как-то не вязались роскошные императорские доспехи с нежным цветком в руках этого мужчины. Сила и слабость помещенные вместе на одно полотно… Нет, не так. Сила и хрупкость. Ведь цветов элтана в природе больше не существует.

На монаха нахлынула грусть. Его жизнь закончится, и он уже никогда не увидит ни северных гор, ни степей весной, ни моря, ни туманных болот… В мире столько прекрасного. Пока он ехал в Вернсток он увидел так много и в тоже время так мало. Величественная красота природы не оставила его равнодушным. Если бы он мог, он бы посмотрел мир, но надежды на спасение нет…