– Здесь монахи работают, делают для храма всякие металлические детали…

– Зачем мы здесь? – Игорь ничего не понимал.

– Вот, смотри, – Петр подошел к одному из станков. – Это называется гильотина. Привод электрический.

Он подобрал с пола железный пруток.

– Смотри, как работает. Кладешь его сюда. Здесь внизу педаль, – он вставил ногу. – Нажимаешь. – Пруток мгновенно разрубило пополам, половинка отлетела с противным звуком, звонко бряцая по бетонному полу.

– Все. – Игумен смотрел на него.

– Я не понимаю… - начал Игорь и тут же осекся. Страшная в своей простоте догадка обожгла мозг.

– Ты все должен сделать сам! Нужно вернуть похищенное!..
– монах смотрел жестко. – Решайся, времени у тебя нет! Я буду ждать за дверью. Только не тяни… - он вышел.

Игорь стоял совершенно растерянный, будто бы оглушенный. Опять становилось дурно, тошнота подбиралась к горлу, он начал задыхаться. Из-за ящика с инструментом на него в упор смотрело мертвое лицо цыгана, неудержимо парализуя ненавистью.

Он чувствовал, что быстро слабеет. В глазах расплывались яркие полукружья, звон в ушах неумолимо нарастал, доходя до невозможной громкости. Положил безымянный палец, словно на плаху. Вставил носок в педаль, чувствуя, что уже теряет сознание. Лицо барона стремительно приближалось, расширяясь, вырастая до невероятных размеров, надвигалось медленно, неукротимо…

Не помня себя, не медля, нажал педаль… и, ничего не почувствовал. Лишь зрение зафиксировало сверкнувший огнем камень, одетый на то, что только что было его плотью…

Ворвался Петр, кинулся бинтами останавливать фонтанирующую кровь. Ловко перевязал руку, подняв повыше. Игорь находился, будто в забытьи, совершенно не реагируя на случившееся. Монах сделал для руки перевязь, повесил ему на шею. Подобрал отрубленный палец с надетым перстнем, аккуратно завернул в чистый платок, и положил это в карман Игорю.

– Надо идти. Торопись, скоро вечер…

Вывел парня на улицу и, осенив знамением, произнес кратко:

– Помоги, Христос! Аминь…

Вечерняя заря заливала прокаленное небо косыми солнечными лучами. Сторона горизонта, куда опускалось на ночь утомленное светило, полыхала красным пожаром. Отблески зарниц алели яркими закатами, высь отсвечивала малиновым переливом.

И на все это вольно раскинувшееся великолепие, со стороны востока, крадучись наползала, заволакивая противоположный горизонт, черно-лиловая, медленно клубящаяся, страшная в своей сдерживаемой пока неукротимой ярости, переполненная природным электричеством и влагой, туча. Зрелище подобного контраста было настолько невероятным, что не верилось, будто это все происходит в реальности.

Было очень тихо, и перегретый душный воздух, остановившись в своем движении, тяжелым наваждением висел над головой. Там, в чернеющей дали, быстрыми змеями проскакивали ослепительные летние молнии. Грома не было слышно, гроза находилась еще далеко и не набрала силу, сдерживая свой гнев. Никаких посторонних звуков не долетало, напряженная атмосфера тонко, еле слышно звенела, наполняя все вокруг необъяснимым чувством опасности. Все замерло в тревожном предчувствии…

Он стоял перед могилой цыганского барона и смотрел прямо в беспощадные глаза, глядевшие из-за стекла фотографии в деревянной рамке. Ничего не изменилось с тех пор, когда они с Юркой были здесь в последний раз. А казалось, будто прошла целая вечность. И вот, нет уже друга, лишь память о нем укором плавит воспаленный мозг.

– Зачем ты забрал его? – Игорь не отводил требовательного взгляда. – Зачем?

Тишина была ответом ему. Деревья скорбно стояли вокруг, поникнув листвой. Они помнили ту ночь, видели все… И еще много-много чего… Но молчали.

Слева что-то затрепыхалось. Большая черная птица села на столбик оградки. Игорь узнал ее. Это был тот самый степной коршун, круживший над рекой во время купания. Перья слегка отливали сине-зеленым, крепкий клюв хищно изогнут. Повернув в его сторону пернатую голову, птица внимательно следила за ним, временами зловеще скрежеща и царапая металл длинными заостренными когтями, будто изготавливаясь к прыжку. Вдруг вытянула шею, злобно прокаркав что-то ему, забила расправленными крылами, и тут же успокоилась.

Игорь оцепенел от неожиданности…

Будто петлей опоясало и начало сжимать еле заметно, но неотвратимо, жестко…

Барон тянул его к себе в могилу, в вечный мрак, в холодную безысходность, в страшные глубины. Туда, откуда не было возвращения, где не помышляют о спасении, где кипит смола и вариться ртуть, где падшие существа страшными мучениями тщатся искупить свои грехи, где содрогается геенна от дел, творящихся на земле. Где бессмысленны слова и мольбы, где нет времени, где мытарства бесконечны…