«Следователи часто используют фразу, что обвиняемая созналась без пытки, и это означает неоспоримую виновность. Я заинтересовался, стал расспрашивать и узнал, что на самом деле их пытали — но только в железных тисках с ребристыми зажимами, которыми сдавливали голени, прессуя их как пряники, выжимая кровь и причиняя нестерпимую боль — и это формально называют "без пытки", вводя в заблуждение тех, кто не понимает языка следствия.

Тот же Фридрих фон Шпее оставил свидетельство о начале допросов. Закон требовал предъявить ведьме улики и предложить ей оправдаться, если сможет. Часто женщина объясняла всё до малейших подробностей, и вздорность обвинений становилась очевидной «Бог свидетель, даже я, поднаторевший в схоластических диспутах, не нашёл бы к чему придраться, писал вюрцбургский духовник. — Всё напрасно. С тем же успехом можно было бы бросать слова на ветер или обращаться к камням. Если она не ведьма, то почему так красноречива (Lea, 1939 стр. 706)?»

Протокол признаний Катарины, жены Филипа де Рот. Штейнталь, Эльзас. 1620 г.

Протокол признаний Клодетты, жены Винсента де Вилдерспач. Штейнталь, Эльзас.

Любые оправдания рассматривались через призму «Молота», авторы которого предупреждали: Да будет известно судье, обычно ведьмы отрицают во время первого допроса всякую вину (что ещё больше возбуждает против них подозрения) (Инститорис, и др., 1932 стр. 255)

Для большинства обывателей следствие в застенке было покрыто мраком неизвестности. Но то, что составляло тайну для современников, удивительным образом открылось нам благодаря протоколам, составленным при свете свечи или коптящего факела. Иные из них настолько детальны, что в них занесён каждый крик и каждый шёпот:

«Её связали. Скулит:

— Мне нечего сказать. Должна ли я лгать? О! О! Милые господа! Продолжает отпираться. Надевают ей испанский сапог и слегка завинчивают. Кричит:

— Разве мне надо соврать? Отягчить свою совесть? Мне же потом никогда нельзя будет молиться!

Завинчивают сапог. Она притворяется плачущей, но слёз нет.

— Да поверьте же, мне нечего сказать, даже если нога отвалится.

Громко кричит:

— Неужели надо врать? Мне нечего сказать!

Хотя сапог сильно завинчен, продолжает стоять на своём:

— О, вы кого угодно заставите!

Жалобно кричит:

— О, Боже милосердный! Призналась бы, если бы что-то знала. Сказала бы "да", но нельзя же лгать!

Ещё сильнее закручивают.

Воет жалобно:

— Милые господа, не делайте так туго.

Но ведь если вам одно сказать, вам не терпится другое узнать (Helbing, 1909 стр.255)».

Это был эслингенский протокол от 14 сентября 1662 года. Разумеется, он не единственный.

Неоднократно публиковались записи о допросах ведьмы по имени Эннекс Фюрстиис, а также супруги школьного учителя Катарины Липе (Konig, 1928 стр. 417). Это длинные документы, где череда сменяющих друг друга изуверских пыток перемежается жалобными возгласами бедных женщин, их мольбами о пощаде и даже рычанием. Под конец допроса Катарина Липе была доведена до такого состояния, что только и могла рычать пособачьи. Её тело билось в конвульсиях, скулы свело. Палачи пробовали разжать ей ножом зубы, чтобы она сумела признаться… Я не буду цитировать названные протоколы — они очень велики по объёму и излишне утяжелили бы эту главу.

Протокол допроса Катерины Бючер. Гросс-Мюлинген. 1689 г.

С левой стороны документа колонка с вопросами, справа с ответами. По нумерации можно увидеть, насколько дотошным было следствие. Насчитывается более 130 проблем, по которым со стороны колдуньи ожидалась самая свежая информация.

Протокол-признание Агнес Бруссе. 1679 г.

Лучше послушаем, какие слова раздавались с другой стороны — ведь допрос это поединок.

Вот как имел обыкновение допрашивать Франц Бюирманн, гневаясь на обвинённую: «Ты отступница, ведьма, собака безгласная! Признавайся в грехе чародейства, открой имена сообщниц! Ты грязная шлюха, чёртова распутница, дрянь никудышная, немая жаба! Говори и признавайся во имя Господа! Проглоти освящённую соль! Выпей святой воды! Рассказывай, кто тебя учил колдовать, кого ты видела и признала во время ведьм иных плясок. Тогда тебя не будут больше мучить, и ты обретёшь вечную жизнь (Robbins, 1959 стр.308, 309)».

Эта злобная речь дошла до нас благодаря книге Германа Лоэра, судебного заседателя, который из-за сочувствия к обвиняемым сам попал под подозрение и вынужден был бежать в Амстердам.

— Я бы скореее согласился, чтобы меня судили дикие звери; чтобы я попал в логово ко львам, волкам и медведям, чем в руки судьи по делам о колдовстве, — объясняет он свой побег.

Бюирманн, который так напугал Лоэра, был разъездным судьей. Он получил полномочия от кёльнского князя-епископа и ревностно искоренял колдовство то в Юлиере, то в Клевсберге, то в Зигбурге. В одном только маленьком поселении Рейнбах возле Бонна, где проживало веет триста семей, ретивый Франц Бюирманн за короткий срок замучил насмерть или сжёг заживо 150 ведьм и колдунов (1958 стр. 59).