– ...Дал ему передохнуть перед подъемом на холм.

– Нет, не передохнуть. Этот идиот сбил его с ритма. Как потом заставить лошадь взять нужный темп?

– Не выношу этого типа Фоссела…

– Почему ты согласился работать для него?

– А у меня что, был выбор? Все дело в задатке.

– ...Какие у тебя шансы на Кендлстике?

– Он бы не пришел в первой тройке, если бы стартовал сейчас...

– Э-эй, – сказал Кенни Бейст, наклонясь вперед и тронув меня за плечо. – Это может заинтересовать вас, старина. – Он достал из кармана брюк сложенный лист бумаги. – Посмотрите, что вы думаете об этом?

Я взял протянутую бумагу. Эта была листовка, прекрасно напечатанная на хорошей глянцевой бумаге, призывающая всех посетителей скачек вступать в Фонд защиты от несчастных случаев.

– Я не посетитель скачек, – объяснил я.

– Не важно. Прочтите. Прочтите, – настаивал Кенни. – Это пришло по почте сегодня утром. Я подумал, что вам будет интересно, и принес.

Я дочитал страничку до конца.

Больше тысячи фунтов стерлингов за серьезную травму, пять тысяч фунтов – за смерть от несчастного случая. Пять фунтов – взнос. Двойной взнос – двойная страховая премия. Страховку может позволить себе каждый. Конюхи обеспечивают благополучие своим женам. Жокеи остаются без работы, но при деньгах. Посетители скачек защищают себя от несчастных случаев на обратном пути. Тренеры, которым приходятся летать на скачки, защищают себя от бомб!

– Проклятие, – вырвалось у меня.

– А я думал, вам понравится, – засмеялся Кенни.

Я вернул ему листовку и улыбнулся.

– Ага. Ну и хитрецы!

– Может быть, это и неплохая идея, – заметил Кенни.

Машина, нанятая Колином, как обычно, примчалась на высокой скорости и резко остановилась у самолета. Он устало забрался на сиденье, застегнул ремень и попросил:

– Разбуди меня в Кембридже.

– Как прошло? – спросил Кенни.

– На бровях довел этого проклятого Экспорта до финиша... А что до Аптайпа… – Колин зевнул. – С таким же успехом можно отправить его на живодерню. Вялый, сонный... зачем только заявляют на скачки таких хиляков?

Мы разбудили его в Кембридже. Вообще-то, когда мы сели, мне пришлось будить их всех. Они выбрались из самолета и пошли по гудрону летного поля в расстегнутых рубашках с расслабленными галстуками, перекинув через руку куртки. У Колина не было ни куртки, ни галстука – обычные потертые джинсы, мятая рубашка. Неприметный человек, один из толпы, ничем не выделяющаяся личность.

Нэнси и Мидж приехали на “Астон-Мартине”, чтобы забрать нас.

– Устроим пикник, – объявила Нэнси. – Такой прекрасный вечер, и мы нашли место у реки.

Девушки все предусмотрели, они привезли плавки для Колина и его плавки для меня. Нэнси плавала с нами, но Мидж решила, что слишком холодно. Она расположилась на берегу, подставив солнцу длинные голые ноги и надев на левую руку наши часы.

От реки веяло прохладой, покоем и тишиной. Шум мотора, непрестанно пульсировавший у меня в голове, постепенно слабел, а потом и совсем пропал. Я наблюдал за болотной курочкой, мелькавшей в прибрежном тростнике. Она изогнула шею и уставилась на меня сверкающим глазом, потом с опаской повернулась к Колину и Нэнси, плывшим впереди. Рукой я погнал волну в ее сторону, и она закачалась на ней, словно поплавок. Легко быть болотной курочкой... Хотя в общем-то это не так. Природа так устроена, что всегда где-то кто-то кого-то клюет.

Нэнси и Колин плыли к берегу. Дружеский взгляд, улыбающиеся лица. “Не привыкай, – подумал я. – Ни к кому. Пока”.

Мидж и Нэнси достали цыплят и хрустящие нежные листья салата. Они захватили и острый соус, чтобы макать в него салат. Мы уселись на большой голубой подстилке и с завидным аппетитом набросились на еду, запивая ее холодным шабли и бросая кости в реку подплывшим к берегу рыбам, а потом смотрели, как садится солнце. Мидж легла на подстилку и провожала взглядом угасавшие лучи.

– Хорошо бы так было всегда, – мечтательно проговорила она. – Я имею в виду лето. Теплые вечера. У нас они так редки.

– Если хочешь, мы можем переехать и жить на юге Франции, – сказала Нэнси.

– Не говори глупости... А кто будет смотреть за Колином?

Они улыбнулись. Все трое. В этих репликах скрывалось невысказанное. Трагическое. О чем все постоянно помнили.

Заходящее солнце перекрасило все вокруг в серый цвет. Расслабившись, пожевывая стебельки трав, мы смотрели, как носилась над водой мошкара, и лениво перебрасывались фразами, и голоса в этот теплый летний вечер звучали мягко и воркующе.

– Когда мы летали с Колином в Японию, мы обе похудели на стон...

– Но скорей из-за еды, а не из-за жары.

– Я так и не привыкла к их кухне...

– Вы бывали в Японии, Мэтт?

– Часто, когда работал в Британской авиационной компании трансокеанских воздушных сообщений.

– Ого! – удивился Колин. – А почему ты ушел оттуда?

– Чтобы угодить жене. Правда, это было очень давно.

– Теперь понятно, почему ты так здорово летаешь.

– Да уж...

– А мне больше понравилась Америка, – сказала Мидж. – Помнишь мистера Круппа в Лореле, где тебе сшили за один день жокейские сапоги?