– Вот послушайте. В понедельник, то есть завтра, вы заберете в Ковентри бизнесмена и отвезете его в Роттердам, там подождете и привезете назад. Это на “Ацтеке”. Во вторник Колин Росс. На среду пока ничего нет. В четверг, возможно, тренер из Лембурна захочет слетать в Йоркшир, посмотреть лошадь на аукционе. Он сообщит нам позже. А в конце недели снова Колин Росс.

– Хорошо.

– И следственная комиссия хочет приехать сюда и снова поговорить с вами. Я сказала, пусть приезжают утром во вторник или в среду.

– Хорошо. – Как обычно, при словах “следственная комиссия” екнуло сердце. Хотя на этот раз, несомненно, моя ответственность чисто техническая. На этот раз – несомненно. Не хотел же я разлететься в воздухе на куски.

Хони села на одно из кресел, образующих софу, и закинула ногу на ногу.

– Мы пока почти и не познакомились, – улыбнулась она.

– Вы правы.

– Можно мне сигарету?

– Очень жаль... Я не курю... У меня нет.

– Ладно. Тогда чего-нибудь выпить.

– Мне, правда, очень жаль, но все, что я могу предложить, это черный кофе... или воду.

– Неужели у вас нет пива?

– К сожалению, нет.

Она вытаращила глаза. Потом встала, пошла в кухню, открыла буфет. Я решил, что она проверяет, не вру ли я. Но я был несправедлив к Хони. Конечно, она помешана на сексе, но совсем не глупа.

– Машины у вас нет? А до магазина и паба больше чем две мили. – Она, нахмурившись, вернулась в гостиную и снова села в кресло. – Почему вы не попросите, чтобы кто-нибудь подвез вас?

– Не хочу никого беспокоить.

Она немного подумала.

– Вы здесь три недели, и вам не заплатят до конца месяца. У вас... э-э... есть деньги?

– Достаточно, чтобы не голодать. Но все равно, спасибо за заботу.

Десять фунтов я послал Сьюзен и написал, что остальные ей придется подождать, пока я не получу деньги. Она ответила коротко и деловито: “Не забудь, будешь должен за два месяца”. Как будто я мог забыть. У меня остались четыре фунта и вся моя гордость.

– Дядя даст вам аванс.

– Мне не хотелось бы просить его.

– Конечно, я понимаю. – Уголки губ поднялись в легкой улыбке. – Дядя так старается поставить вас на место.

– Разве?

– Не притворяйтесь удивленным. Вы же знаете, что он это делает. У него из-за вас жуткий комплекс неполноценности, и он вымещает это на вас.

– Господи, какая глупость.

– Конечно. Но у вас есть кое-что, чего у него нет: вы привлекательный мужчина и первоклассный пилот. Вы ему отчаянно нужны для бизнеса, но любить он вас не обязан. И не говорите мне, что вы всего этого не понимаете. Совершенно очевидно, что вы все прекрасно понимаете. Иначе вы каждый день срывались бы. Ведь он с вами ужасно обращается.

– Вы со своей башни все видите, – улыбнулся я.

– Конечно. Я люблю дядю, люблю этот маленький бизнес и делаю все, чтобы поддерживать его на плаву. – Она говорили с жаром. А я подумал: что включает это “делаю все”? Может быть, спать с пилотами? Или это занятие проходит под графой “удовольствия”, а не “бизнес”? Во всяком случае, я не собирался это выяснять. Не собирался ни с кем связываться, и с Хони тоже. С ней-то уж ни за что на свете.

– Должно быть, потеря нового “Чероки” нанесла вашему бизнесу большой удар?

Она скривила рот и наклонила голову набок.

– Не совсем. По правде говоря, как раз наоборот. “Чероки” связывал слишком большой капитал. Мы с самого начала вложили в него очень значительную сумму, и выплата ежемесячных взносов просто задавила нас... По-моему, когда все будет устроено, и мы получим страховку, то вернем примерно пять тысяч фунтов. А с такими деньгами мы сможем продержаться до лучших времен.

– А если бы самолет не взорвался, вы смогли бы выплачивать ежемесячные взносы по рассрочке?

Она резко встала, по-моему, решив, что и так сказала лишнее.

– Давайте оставим все как есть, без всяких если.

Быстро темнело. Хони подошла и встала, хотя не касаясь, но очень близко ко мне.

– Вы не курите, не пьете, не едите, – ласково начала она. – Что еще вы не делаете?

– Этого тоже.

– Никогда?

– Не сейчас. Не здесь.

– Со мной вам будет хорошо.

– Хони... просто... не хочу.

Она не рассердилась. И даже не обиделась.

– Вы холодный, – рассудительно произнесла она. – Айсберг.