Искажало пространство, отчего ледники казались бескрайними.

И оттого не сразу Себастьян заметил, как ближайшая глыбина, темно-серая, будто припорошенная пеплом, покачнулась.

Встала на ноги…

…ледяные гориллы были огромны.

Страшны.

– А они меня… не того? – поинтересовался Себастьян, отступая от клетки. – Не сожрут?

– Что вы! – неискренне возмутилась Клементина. – Они мясо не едят.

…а если вдруг передумают, то ее величество будут, конечно, очень огорчены. И некролог составят красивый…

Горилла была уродлива.

Огромное веретенообразное тело, поросшее тонкой белесой шерстью, сквозь которую просвечивала серая шкура. Короткие задние лапы и длинные – передние, на которые она опиралась, но как-то так, что становилось ясно: и без опоры она передвигается очень даже быстро. На короткой шее сидела круглая и отчего-то лысая, точно из куска прозрачного льда выточенная, голова. И Себастьян, вглядываясь в лицо, поневоле отмечал удивительное сходство его черт с человеческими.

Высокий, пусть и скошенный лоб.

Массивная переносица и маленькие глазки черными угольками.

Неожиданно подвижный рот, который то кривился, то растягивался. Оттопырив нижнюю губу, горилла потрогала ее пальцем и издала протяжный громкий звук.

– Это Казичек… он вас не тронет.

Казичек ухнул и, привстав на кривых ногах, ударил себя в грудь кулаком.

– У! – сказал он, обращаясь к кому-то, скрывавшемуся в глубине ледяной пещеры. – Угу!

Из пещеры кинули камнем.

– Гы. – Казик огорченно поскреб шею.

…а Клементина исчезла.

– Не бойтеся, – сказал служитель. – Он у нас смирный. И дамочек всяких страсть до чего любит!

Фотограф торопливо закивал, хотя навряд ли с этим Казиком был так уж хорошо знаком. Сам-то небось к клетке приближаться опасался.

– Мы… – Он дернул Тиану за рукав и, нервно сглотнув, сказал: – Быстренько отработаем…

Кинул взгляд на Казика, который явно заинтересовался гостями, и уточнил:

– Очень быстренько.

Себастьян не имел ничего против.

В клетку он шагнул первым и поежился: холодно!

Лед был настоящим, и холод тоже… и горилла. Казик приближался медленно, ковыляя на кривоватых своих лапах. Он остановился в шагах трех и, вытянув губы трубочкой, произнес:

– Уууы…

– И тебе доброго дня. – Себастьян решил быть вежливым.

– Ы!

Вытянув палец, горилла ткнула им в панночку Тиану и сказала:

– Гы!

– Осторожней!

– Гы-гы…

– Подойдите к нему ближе, – попросил фотограф, сам же отступая к выходу.

– Вам надо, вы и подходите!

У Себастьяна не имелось ни малейшего желания приближаться к Казику, который, напротив, новому знакомству обрадовался. Он сел и, бухнув себя в грудь кулаком, произнес:

– Уыыау!

– Очень приятно познакомиться, Тиана.

Тиана сделала книксен, что привело Казика в полнейший восторг. Он подскочил на месте и радостно всплеснул руками.

…из пещеры тем временем высунулась голова второй гориллы.

Лолочка…

Выглядела Лолочка на редкость раздраженной. Она пошевелила губами, нахмурилась и когтем царапнула свежую бородавку, что третьего дня выскочила на щеке.

Бородавка Лолочке нравилась.

Она вся себе нравилась, от макушки до бледно-зеленых пяток, украшенных мелкими трещинками. Следовало сказать, что Казик Лолочке тоже нравился, но не может же женщина, пусть даже она и горилла, вот так просто взять и признать это?

И Лолочка, понимая, что деваться Казику некуда – в клетке она провела последние десять лет жизни и точно знала, что деваться некуда, – тянула время, кокетничая.

Сегодня она бы приняла от него сосульку.

Или завтра…

…или послезавтра на самый крайний случай. А через месяц-другой, глядишь, и уступила бы настойчивым ухаживаниям, позволила бы выбрать из шерсти снежных блох… но кто ж знал, что все так повернется?

Под Лолочкиным взглядом Себастьян чувствовал себя крайне неуютно.

Казик же, обрадованный такой компанией – новая знакомая, несмотря на субтильность и просто-таки неприличное отсутствие шерсти, которую заменяло нечто тонкое и вряд ли теплое, очень ему понравилась, – подвинулся ближе. И дружелюбно протянул руки, предлагая согреться…