Иль на то господня воля?
Иль такая ее доля?
Росла внаймах, век трудилась,
сиротину полюбила.
Был бедняк, как голубь, с нею,
с бесталанною своею.
От зорюшки до зорюшки
сидят себе у вдовушки,
сидят себе рассуждают,
пречистую поджидают.
Дождалися... Из Чигрина
по всей славной Украине
колокола реветь стали,
чтобы все коней седлали,
чтобы сабельки точили
да на свадьбу выходили,
на веселое гулянье,
на кровавое свиданье.
В воскресеньице да ранехонько
горны-трубы заиграли,
в поход, в дорогу славных компанейцев
до рассвета провожали.
Провожала вдова своего сына
на далекую чужбину.
Провожала сестра своего брата,
а сироту сиротина
Провожала: пить коню давала
до денницы из криницы.
Выносила сбрую, саблю золотую
и тяжелую рушницу.
Провожала три мили, три поля,
прощалася у раздолья.
Вышитый шелком платочек дарила,
чтоб не позабыл, говорила.
Ой, платок ты, платочек мой,
узорами шитый!
Вся и слава казацкая —
в седельце покрытом.
Возвращалась, тосковала,
на дорогу взгляд бросала,
наряжалась, прибиралась,
каждый день все дожидалась.
В воскресенье раным-рано
поджидала у кургана.
Год прошел, другой и третий —
и летят с чужбины
преславные компанейцы,
дети Украины.
Идет войско и другое,
а за третьим вскоре —
не смотри, не жди, бедняга! —
Везут тебе горе:
гроб казачий расписанный,
китайкой покрытый,
а за гробом с старшиною
идет знаменитый
сам полковник в черной свитке,
характерник с Сечи,
за ним идут есаулы.
Идут они, плачут,
несут паны есаулы
казацкую сбрую:
литой панцирь порубленный,
саблю золотую,
три тяжелые рушницы
и три самопала...
На оружье... казацкая
кровь позасыхала.
Ведут коня вороного,
разбиты копыта...
И седельце казацкое
платочком покрыто.