Шрифт:
– Мне надо спросить вас о Геринге. Скажите, как он будет вести себя во время суда? Как лучше вести себя с ним – давить на него, унижать, оскорблять?
– Многое зависит от того, в каком состоянии он сейчас пребывает, – задумчиво сказала Чехова.
– Знаете, тюрьма пошла ему на пользу. Он похудел, его потихоньку отучают от наркотиков… В общем, он поздоровел, порой выглядит даже чрезмерно бодрым и активным. Хотя время от времени мрачнеет и погружается в депрессию.
– Я уже говорила вам – Геринг большой актер. Он может разыграть из себя кого угодно – простака, весельчака, скромнягу… Но любимая его роль – герой, вождь, рыцарь. Геринг – летчик, а в Германии летчики были особой кастой. Их все любили, им поклонялись…
– Особенно женщины.
– Вы намекаете на Эрнста Удета? – спокойно уточнила Чехова. – Да, я любила его. Знаете, в детстве про него говорили, что у него «солнечный темперамент»… А потом он стал знаменитым асом, заместителем Геринга в Люфтваффе…
– Ольга Константиновна, но ведь Удет, как я слышал, на самом деле был пьяницей и наркоманом, – грубовато перебил ее Ребров.
– Довольно жестоко напоминать мне об этом. Ведь он застрелился.
– Хотя объявили, что он погиб, испытывая новый самолет?
– На самом деле он застрелился будучи совершенно подавлен происходящим с ним. Он был замечательным летчиком и никаким начальником. Но германскому народу предъявили героическую версию. Геринг пролил на его похоронах реки слез. Правда, потом говорил, что это Удет развалил Люфтваффе, а он, Геринг, тут ни при чем… Вот таков он, Геринг. Если он впадает в пафос, удержу ему нет. А в неформальных разговорах с ним лучше всего проявлять некоторую общительность и даже видимость откровенности. В разумных дозах, естественно. Он может посчитать, что на самом деле это он своим неотразимым обаянием расположил вас к себе и распетушится еще больше.
– Понятно.
Ребров помолчал, понимая, что Чеховой надо справиться с нахлынувшими воспоминаниями о страстном и долгом романе с Удетом.
– Еще я хотел поговорить с вами о фельдмаршале Паулюсе, – выдержав паузу сказал он.
– Вот уже герой не моего романа! Типичный пруссак. Этому, в отличие от бедняги Штауфенберга, никогда не пришло бы в голову попытаться убрать Гитлера, пусть Германия и валилась с ним в преисподнюю.
– У него есть слабые места?
– Жена. Елена-Констанция фон Паулюс, урожденная румынская графиня Розетти-Золеску. Это женщина совсем иного духа. Такой, знаете, средиземноморский темперамент!
– Когда он оказался в плену, она отказалась сменить фамилию и отречься от мужа.
– Да-да, предпочла тюрьму. Не знаю, заслуживал ли Паулюс такого героизма. Но ради нее он пойдет на многое.
– Ясно. Да, и помните вас шантажировал некий господин Фрейзер? Да-да, тот самый, что чуть не проломил мне голову… Он больше не возникал здесь? Не беспокоил вас?
– Нет, к счастью.
– Ну что ж, мне пора.
Ребров встал. Чехова протянула ему руку и довольно сильно сжала пальцы.
– Все-таки вы чем-то сильно потрясены.
– Неужели так заметно?
– Да.
– Ничего. Все уже позади. Все закончилось.
Чехова недоверчиво покачала головой.
На первой странице штуттгартской газеты «Вохенпост» появилась фотография из старого фильма с участием Ольги Чеховой. Вместо статуэтки в ее руке советский орден. Подпись гласила: «Ольга Чехова с орденом Ленина. За верную шпионскую службу». Газета обещала также раскрыть «пикантные подробности о знаменитой актрисе».
А пока там можно было прочесть следующее: «Гитлер так и не сумел раскусить прекрасную Олли и, как видную представительницу немецкой культуры, приглашал на все балы, во время войны на дипломатические приемы, потчуя ею иностранцев. Лишь Геббельс с его юридическим чутьем всегда высказывал предостережения. Но Гитлер полагал, что маленький доктор потерпел с ней фиаско и желает отомстить. Фрау Чехова оспаривает получение ордена Ленина. Что же, ей лучше знать!
К сожалению, мы не просматривали наградные бумаги в кремлевской канцелярии! Фрау Чехова также оспаривает, что она занималась шпионажем среди окружения Гитлера. И это мы не можем опровергнуть, так как не вращались в среде Гитлера в отличие от выдающихся деятелей культуры тысячелетнего рейха…»
Глава XVIII
Как он мог сдаться?
Машина катила по подмосковным дорогам, заваленным большими, настоящими русскими снегами. Крещенские морозы взяли свое, в застывшем воздухе словно треск стоял. Все вокруг казалось застывшим и занемевшим, будто на картине. Ребров, сидевший на переднем сиденье рядом с шофером, смотрел на белое безмолвие, столь отличное от теплой и мокрой нюрнбергской зимы, и ни о чем не думал. Просто повторял про себя одно и то же: «Мороз и солнце… Мороз и солнце…»
Расположившиеся на заднем сиденье генералы Гресь и Филин тоже молчали.
Проехав дорожный указатель с надписью «Лунево» шофер привычно свернул и через несколько минут они подъехали к воротам обнесенного забором дачного поселка. У ворот топтались часовые в белых тулупах и валенках с автоматами за спиной. Въехали во двор по аккуратно расчищенной дорожке и сразу наткнулись на группу немецких офицеров в шинелях без погон, которые торопливо шли по каким-то делам без всякой охраны.
Возле штабного корпуса их встретил предупрежденный часовыми командир этой необычной войсковой части в звании полковника. Он дождался пока генералы с удовольствием, покряхтывая, разомнут затекшие после дальней дороги ноги, и почтительно спросил: