– Полно, не старайся подобрать цвет под ее глаза, словно ты драпировщик, а они — кусок ленты. Скажи сразу — «ее глаза — путеводные звезды» и покончим с этим! Я утверждаю, что серые глаза и закрученные черные ресницы Молли во всех отношениях лучше, чем у других женщин. Но, разумеется, это дело вкуса.

А теперь и Осборн с Роджером покинули соседей. Несмотря на то, что миссис Гибсон считала визиты Роджера неуместными и назойливыми, она начала чувствовать, что они вносили приятное разнообразие, а теперь и вовсе прекратились. Он приносил с собой свежее дуновение атмосферы Холлингфорда. Он и его брат всегда были готовы дарить бесчисленные безделушки, которые только мужчина может дарить женщине; оказывали небольшие услуги, которые мистер Гибсон, будучи всегда слишком занятым, не мог оказать. Его врачебная практика пошла в гору. Он полагал, что этому росту он обязан своему мастерству и опыту, и был бы, наверно, обижен, если бы узнал, сколько его пациентов фанатично посылали за ним исключительно потому, что его услугами пользовались в Тауэрсе. Стоило ожидать, что пациенты будут платить ему столь же мало, как это делала семья Камнор много лет назад. Тех денег, что он получал за поездки в Тауэрс, едва ли бы хватило, чтобы оплатить прокат лошадей, но как выразилась тогда еще молодая леди Камнор:

– Самое важное для человека, только что наладившего практику, иметь возможность сказать, что он посещает этот дом!

Поэтому авторитет молча продавался и оплачивался; но ни покупатель, ни продавец не определяли природу сделки. В общем, было неплохо, что мистер Гибсон проводил очень много времени вне дома. Иногда он и сам так считал, когда слышал недовольное ворчание своей жены или ее милый лепет по поводу совершенных пустяков, и понимал, какими мелкими по природе были все ее прекрасные чувства. И все же он не позволял себе роптать из-за совершенного им шага. Он охотно закрывал глаза и уши на многие незначительные вещи, потому что знал, что они будут раздражать его, если он будет обращать на них внимание; и в своих одиноких поездках он заставлял себя размышлять над теми несомненными преимуществами, что он приобрел с женитьбой. Он получил превосходную компаньонку, если не нежную мать, для своей маленькой девочки; опытную управляющую своим прежде беспорядочным хозяйством; женщину во главе стола, на которую было приятно смотреть. Более того, Синтия смещала чаши весов в благоприятную сторону. Она была замечательной подругой Молли, и они обе явно любили друг друга. Женская компания матери и дочери была приятна как ему, так и его девочке… когда миссис Гибсон была сдержанно благоразумна и не сентиментальна сверх меры, мысленно добавил он. А затем сдержался, поскольку не позволял себе быть в курсе ее ошибок и недостатков. Во всяком случае, она была безобидна и замечательно подходила Молли как мачеха. Она гордилась этим и часто обращала внимание на тот факт, что она не похожа в этом отношении на других женщин. И тогда вдруг внезапные слезы выступили на глаза мистера Гибсона, когда он вспомнил, как тихо и сдержанно стала относиться к нему его маленькая Молли; и как пару раз, встретившись с ним на лестнице, или где-нибудь еще без свидетелей, она обнимала и целовала его — руку или щеку — с печальной пылкостью. Но через мгновение он начал насвистывать старый шотландский мотив, услышанный им в детстве, и который с тех пор он ни разу не вспомнил. И пять минут спустя он усердно лечил опухоль на колене маленького мальчика и думал о том, как помочь его бедной матери, которая уходила убираться на весь день, а ночью слушала стоны своего ребенка, чтобы не думать о собственных заботах, которые были слишком ничтожны по сравнению с тяжелой реальностью этого безнадежного горя.

Осборн приехал домой первым. Он вернулся незадолго до того, как уехал Роджер, но был вялым и нездоровым, и хотя он не жаловался, он чувствовал, что любое усилие дается ему с трудом. Прошла неделя или больше, прежде чем Гибсоны узнали, что Осборн в поместье. И узнали они об этом случайно. Мистер Гибсон встретил его на одной из аллей возле Хэмли. Приближаясь к путнику, внимательный доктор обратил внимание на его походку, прежде чем узнал, кто это. Догнав его, он сказал:

– Осборн, неужели это вы? Я, было, подумал, что передо мной плетется старик лет пятидесяти. Я не знал, что вы вернулись.

– Да, — ответил Осборн. — Я уже дома почти десять дней. Думаю, мне нужно было навестить ваших домочадцев, поскольку я пообещал миссис Гибсон известить ее, как только вернусь. Но дело в том, что я ни на что не годен, это воздух давит на меня. Я задыхаюсь в доме, и все же эта короткая прогулка лишила меня сил.

– Вам лучше немедленно вернуться домой. Я заеду и осмотрю вас, как только вернусь от Роуи.

– Нет, вы не должны, ни в коем случае! — поспешно сказал Осборн, — мой отец достаточно обеспокоен моими, как он говорит, частыми отлучками из дома, хотя с последней прошло шесть недель. Он приписывает мою вялость моим отъездам,… вы знаете, он распоряжается расходами, — добавил он, слабо улыбаясь, — а я нахожусь в жалком положении безденежного наследника, и я был так воспитан… По правде говоря, я должен время от времени уезжать из дома, и если отец утвердится во мнении, что мое здоровье ухудшилось из-за моих отлучек, он перестанет платить содержание.

– Могу я спросить, где вы проводите время, уезжая из Хэмли Холла? — спросил мистер Гибсон с какой-то нерешительностью.

– Нет! — неохотно ответил Осборн. — Я вам скажу вот что: я останавливаюсь у друзей в деревне. Я веду жизнь, благоприятную для здоровья, потому что она совсем простая, разумная и счастливая. Вот, я рассказал вам больше, чем знает мой отец. Он никогда не спрашивает меня, куда я езжу, и я не расскажу ему, если он спросит… по крайней мере, думаю, что не расскажу.

Мистер Гибсон молча ехал рядом с Осборном минуту или две.

– Осборн, в какие бы неприятности вы не попали, я бы посоветовал вам поговорить с вашим отцом начистоту. Я знаю его, и я знаю, что сначала он сильно рассердится, но потом успокоится, помяните мое слово. И, так или иначе, он найдет деньги, чтобы оплатить ваши долги и освободить вас от них, если затруднение в этом. А если у вас затруднения в другом, он, тем не менее, останется вашим лучшим другом. Эта отчужденность в отношениях с отцом сказывается на вашем здоровье, ей-богу.

– Нет, — сказал Осборн. — Прошу прощения. Но дело не в этом. Я действительно не в порядке. Думаю, мое нежелание сталкиваться с любым недовольством отца — последствие моего нездоровья, но я ручаюсь, причина не в этом. Мой инстинкт говорит мне, что у меня что-то серьезное.

– Успокойтесь, не противопоставляйте свой инстинкт моей профессии, — весело сказал мистер Гибсон. Он спешился и, перебросив поводья лошади через руку, осмотрел язык Осборна и пощупал его пульс, задав несколько вопросов. Закончив осмотр, он произнес:

– Мы скоро отпустим вас, хотя мне бы хотелось еще немного поговорить с вами с глазу на глаз, без этого вырывающегося животного. Если бы вам удалось приехать к нам на ланч завтра, доктор Николс присоединился бы к нам, он заедет навестить старого Роуи, а вы выгодно воспользуетесь советом не одного, а двух докторов. Сейчас ступайте домой, вы достаточно потрудились в такой жаркий полдень. И не хандрите дома, прислушиваясь к бормотаниям вашего глупого инстинкта.

– Что мне еще остается делать? — спросил Осборн. — Мы не общаемся с отцом, нельзя все время читать и писать, особенно когда на этом много не заработаешь. Я не прочь рассказать вам… но по секрету, запомните… я пытаюсь издать некоторые свои стихи. Но кто, как не издатель лишает вас самомнения. Ни один из издателей не примет их как дар.

– Ах, вот в чем дело, не так ли мастер Осборн? Я полагал, что для такого уныния есть какая-то душевная причина. Будь я на вашем месте, я бы не стал ломать над этим голову, хотя говорить всегда легко. Попробуйте писать прозу, если вам не удается порадовать издателей поэзией. Но, во всяком случае, не стоит переживать из-за пролитого молока. Но я не должен терять здесь время. Приезжайте к нам завтра, как я сказал, и, я думаю, мы немного вас взбодрим знаниями двух докторов, а также остроумием и глупостями трех женщин.