— Отъезда…Вы снова собираетесь уехать?

— Да. Разве вы не знали? Я не завершил свои обязательства. Я снова уеду в сентябре на шесть месяцев.

— Я помню. Но так или иначе, я подумала…что вы, кажется, обосновались как прежде, в поместье.

— Кажется, так думает и мой отец. Но не похоже, что когда-либо сделаю Хэмли Холл своим домом, и это отчасти причина, почему мне хочется, принял мысль, что Эми будет жить с ним. А вот и гости возвращаются с прогулки. Тем не менее, я снова вас увижу. Возможно, днем мы найдем несколько спокойных минут, мне нужно о многом посоветоваться с вами.

Затем они расстались, и Молли поднялась наверх очень счастливая, довольная и влюбленная. Так приятно, что Роджер снова разговаривал с ней в дружеской манере. Она подумала, что никогда бы не смогла посмотреть на этого великана, бородатого и знаменитого человека по-прежнему: как на старшего брата. Но теперь всё шло правильно. Правда, вечером у них не было возможности воспользоваться вновь обретенной доверительностью. Молли отправилась на прогулся в качестве четвертой спутницы с двумя вдовами и одной старой девой, но было приятно думать, что она снова увидит его за обедом и завтра. Воскресным вечером, когда все гости сидели или бродили по лужайке перед обедом, Роджер продолжил говорить о том, что должен был сказать: о положении своей невестки в доме отца. И мать, и дедушку обоюдно связывал ребенок, который также, из-за ревности, являлся яблоком раздора. Роджер упомянул еще много незначительных подробностей, чтобы Молли всецело поняла трудность положения с обеих сторон. Молодой человек и девушка увлеклись разговором и ушли в тень длинной аллеи. Леди Харриет отделилась от группы и подошла к лорду Холлингфорду, который прохаживался немного в стороне и, взяв его под руку с фамильярностью любимой сестры, она спросила:

— Ты не думаешь, что образцовый молодой человек и моя любимая юная особа находят друг в друге хорошие качества?

Он не был столь наблюдателен, как она.

— Кого ты имеешь в виду? — спросил он.

— Посмотри на аллею. Кто там?

— Мистер Хэмли и…разве это не мисс Гибсон? Я не могу разглядеть. О! если ты позволишь соей фантазии увлечь тебя в этом направлении, могу сказать тебе, что эта пустая трата времени. Роджер Хэмли это тот человек, который скоро завоюет европейскую репутацию.

— Очень возможно, и все же это не изменит моего мнения. Молли Гибсон способна оценить его.

— Она очень милая, добрая деревенская девушка. Я не хочу говорить ничего против неё, но…

— Вспомни Благотворительный бал. Ты назвал её «необычайно умной», потанцевав там с ней. Но, тем не менее, мы похожи на джинна и фею из представления «Арабской ночи», которые расхваливали достоинства принца Карамалзамана и принцессы Будур.

— Хэмли не из тех, кто женится.

— Откуда тебе знать?

— Мне известно, что у него очень маленькое состояние, и я знаю, что наука — невыгодная профессия, если её можно назвать профессией.

— О, если это всё…много чего может случиться — кто-то может оставить ему состояние…или этот утомительный маленький наследник, которого никто не ждал, может умереть.

— Тише, Харриет, самое худшее — позволять себе планировать будущее далеко наперед. Ты так уверенно рассуждаешь о смерти человека и полагаешься на случайность, как на влиятельное событие.

— Как будто юристы не всегда делают что-то подобное!

— Оставь это тем, кому это необходимо. Мне равным образом не нравится планировать свадьбы и ожидать смертей.

— Ты становишься очень прозаичным и утомительным, Холлингфорд!

— Только становлюсь! — заметил он, улыбаясь. — Я полагал, что ты всегда смотрела на меня, как на утомительного сухаря.

— Если ты напрашиваешься на комплимент, я ухожу. Только вспомни о моем пророчестве, когда мои видения начнут сбываться; или заключим пари, и тот, кто выиграет, потратит деньги на подарок принцу Карамалзаману или принцессе Будур, смотря по обстоятельствам.

Лорд Холлингфорд вспомнил о словах сестры, услышав, как Роджер говорит Молли, уезжая из Тауэрса на следующий день:

— Тогда я могу сказать своему отцу, что вы приедете и навестите его на следующей неделе? Вы не представляете, какое удовольствие это доставит ему, — он собирался сказать «доставит нам», но инстинкт подсказал ему, сделать так, чтобы пообещала нанести визит исключительно к его отцу.

На следующий день Молли отправилась домой, она была поражена тем, что ей жаль покидать Тауэрс, и признала, насколько трудно, почти невозможно, примирить давнее и устоявшееся представление об особняке, как о месте, в котором ребенок страдал от испуга и безысходности, со своими новыми и свежими впечатлениями. Её здоровье окрепло, она испытала удовольствие, слабый аромат новой и непризнанной надежды закрался в её жизнь. Неудивительно, что мистер Гибсон был поражен улучшениями в её внешности, и миссис Гибсон находилась под впечатлением от её грации.

— Ах, Молли, — сказала она. — это поистине удивительно видеть, как небольшое приятное общество действует на девушку. Ты общалась неделю с такими людьми, которых можно встретить в Тауэрсе, а как кто-то сказал о даме из высшего сословия, чье имя, «вежливость образовывает сама по себе». В тебе что-то изменилось… a je ne sais quoi[1] — что подсказало бы мне однажды, что ты будешь вращаться в аристократическом обществе. Именно этого хотелось моей дорогой Синтии. Не то чтобы мистер Хендерсон не был с ней согласен, поскольку более преданного влюбленного трудно себе представить. Он купил ей парюр[2] из бриллиантов. Я была обязана сказать ему, что учила её сохранять простоту вкуса, и что он не должен портить её излишней роскошью. Но я так разочарована, что они уехали без горничной. Это был единственный недостаток в приготовлениях — пятно на солнце. Дорогая Синтия, когда я думаю о ней, уверяю тебя, Молли, в своей ночной молитве я прошу помочь мне найти тебе другого мужа. И за все время это время ты не рассказала мне, кого встретила в Тауэрсе?