Этим вечером новая болезненная мысль поразила ее: что если миссис Хэмли больше никогда не войдет в эту комнату! Она намеревалась передать сообщение отца в этот самый час, но комок в горле душил ее, она едва ли знала, как справиться с голосом. Сквайр встал и подошел к широкому камину, ударил в середину огромного полена, расколов его на горящие, сверкающие головешки. Он стоял к ней спиной. Молли начала:

– Когда папа приезжал сюда сегодня, он попросил меня передать вам, что он написал мистеру Роджеру Хэмли… написал, думая, что будет лучше, если он приедет домой. Он вложил письмо для мистера Осборна Хэмли и написал ему о том же.

Сквайр отложил кочергу, но по-прежнему стоял спиной к Молли.

– Он послал за Осборном и Роджером? — спросил он, наконец.

Молли ответила: — Да.

Повисла мертвая тишина, которая, думала Молли, никогда не закончится. Сквайр оперся обеими руками о высокую каминную полку и стоял, склонившись над огнем.

– Роджер приехал бы из Кэмбриджа 18-го, — сказал он. — И он послал за Осборном тоже. Он знал, — продолжил сквайр, поворачиваясь к Молли, с какой-то свирепостью, которую она ожидала увидеть в его взгляде и услышать в голосе. В следующее мгновение он понизил голос. — Это правильно, вполне правильно. Я понимаю. Наконец, это случилось. Полноте, полноте! Даже Осборна вызвали, — добавил он с новым приступом гнева в голосе. — Она могла бы (какое-то слово Молли не услышала… ей показалось, что он сказал «протянуть»), но за это я не могу простить его. Не могу.

Затем он неожиданно вышел из комнаты. А Молли осталась сидеть неподвижно и печально, испытывая сочувствие ко всем, потом он снова просунул голову в комнату.

– Пойдите к ней, моя дорогая. Я не могу… еще не сейчас. Но я скоро приду. Просто немного посидите, а после этого я не упущу ни минуты. Вы добрая девушка. Да благословит вас Бог.

Никто и не предполагал, что Молли останется на все это время в поместье без перерыва. Пару раз ее отец привозил ей требования вернуться домой. Молли считала, что он привозил их неохотно. На самом деле, именно миссис Гибсон посылала за ней, защищая свое право руководить ее поступками.

– Ты вернешься домой завтра или послезавтра, — сказал ей отец. — Но мама, кажется, полагает, что люди плохо истолкуют твое поведение, когда ты живешь так далеко от дома вскоре после нашей свадьбы.

– О, папа, я боюсь, миссис Хэмли будет скучать по мне. Мне так нравится быть с ней.

– Не думаю, что она будет скучать по тебе так же сильно, как скучала месяц или два назад. Сейчас она много спит, и едва ли осознает течение времени. Я постараюсь, чтобы ты смогла вернуться сюда снова через пару дней.

Из тишины и мягкой меланхолии Хэмли Холла Молли вернулась в заполненный болтовней и слухами Холлингфорд. Миссис Гибсон приняла ее достаточно любезно. Она уже приготовила новую, модную зимнюю шляпку ей в подарок, но ей не хотелось слышать никаких подробностей о друзьях, которых Молли только что покинула. И несколько ее замечаний относительно состояния дел в поместье Хэмли ужасно потрясли чувствительную Молли.

– Сколько времени она тянет! Твой папа не ожидал, что она проживет так долго после этого приступа. Должно быть, для них всех это очень утомительно. Помилуй, ты стала совсем другой с тех пор, как уехала туда. Можно только пожелать, чтобы это не длилось долго, ради них всех.

– Вы не знаете, как сквайр ценит каждую минуту, — сказала Молли.

– Вот ты говоришь, что она очень много спит и мало говорит, когда просыпается, что для нее нет и слабой надежды. И все же, в такие времена дежурство и ожидание держат людей в состоянии беспокойства. Я знаю это по своему дорогому Киркпатрику. Проходили дни, когда я думала, что это никогда не кончится. Но мы больше не будем говорить о таких мрачных вещах, ты их и так достаточно повидала, а я всегда впадаю в уныние, когда слышу о болезни и смерти. И все же иногда кажется, что твой папа больше ни о чем не может говорить. Я собираюсь вывести тебя сегодня вечером, ты немного сменишь обстановку. Я попросила мисс Роуз ушить для тебя одно из моих старых платьев. Оно тесновато мне. Поговаривают о танцах… у миссис Эдвардс.

– О, мама, я не могу идти! — вскричала Молли. — Я так долго была с ней, она, быть может, так страдает или даже умирает… и я должна танцевать!

– Чепуха! Вы не родственники, тебе не стоит так переживать. Я бы не заставляла тебя, если бы она знала об этом и это ее ранило. Но все улажено, ты должна пойти. Давай не будем говорить об этой чепухе. Нам бы пришлось сидеть, сложа руки, и повторять гимны всю свою жизнь, если бы мы должны были ничего не делать, когда люди умирают.

– Я не могу идти, — повторила Молли. И, действуя импульсивно, к собственному удивлению, она обратилась к отцу, который вошел в комнату в эту самую минуту. Он нахмурил брови и беспокойно посмотрел на жену и дочь. Потеряв терпение, он сел. Когда пришла его очередь вынести решение, он сказал:

– Полагаю, я могу съесть ланч? Я уехал сегодня утром в шесть, в столовой ничего не было. Мне снова придется немедленно уехать.

Молли направилась к двери, миссис Гибсон поспешила к колокольчику.

– Куда ты идешь, Молли? — резко спросила она.

– Всего лишь приготовить папе ланч.

– Слуги это сделают. Мне не нравится, что ты ходишь на кухню.

– Подойди, Молли, сядь и помолчи, — сказал ей отец. — Приходя домой, хочется мира, спокойствия… и еды. Если взывают к моей помощи, которую я не смогу оказать в другое время, то я решил, что Молли останется дома сегодня вечером. Я вернусь поздно и усталый. Позаботься, чтобы я смог что-нибудь перекусить, гусенок, затем я переоденусь, приеду и заберу тебя домой, моя дорогая. Мне бы хотелось, чтобы все эти свадебные увеселения закончились. Уже готово? Тогда я пойду в столовую и наемся. Доктор должен быть способен есть, как верблюд, или как майор Дугалд Дальгетти.[1]