– О, да! Синтия приезжает завтра домой на «Арбитре», который прибывает в десять часов. Какой душный день для этого времени года! Я едва не падаю в обморок. Синтии подвернулась оказия, и, я полагаю, она была только рада покинуть школу на две недели раньше, чем мы планировали. Она даже не дала мне шанса написать ей, нравится мне или нет, что она приедет раньше времени; а мне придется заплатить за эти две недели, как будто она осталась там. Я собиралась попросить ее привезти мне французскую шляпку; тогда бы ты смогла носить ее после меня. Но я очень рада, что она, бедняжка, приезжает.

– С ней что-то случилось? — спросила Молли.

– О, нет! Что с ней могло случиться?

– Вы назвали ее «бедняжкой», и поэтому я испугалась, как бы она не заболела.

– О, нет! Я стала так называть ее после смерти мистера Киркпатрика. Девочка без отца… ты знаешь, таких всегда называют «бедняжки». О, нет! Синтия никогда не болеет. Она сильна, как бык. Сегодня она бы никогда не чувствовала себя так, как я. Ты не могла бы принести мне бокал вина и бисквит, моя дорогая? Мне, право слово, нехорошо.

Мистер Гибсон был более взволнован приездом Синтии, чем ее собственная мать. Он предвидел, что ее приезд доставит Молли большое удовольствие, несмотря на недавнюю женитьбу и новую жену, он по-прежнему ставил интересы дочери на первое место. Ему даже удалось найти время и забежать наверх, посмотреть комнаты обеих девушек; за мебель для них ему пришлось заплатить довольно кругленькую сумму.

– Что ж, полагаю, юным леди нравятся комнаты, украшенные подобным образом! Это, конечно, очень мило, но…

– Мне больше нравится моя прежняя комната, папа; но, возможно, Синтия привыкла к таким украшениям.

– Возможно; во всяком случае, она поймет, что мы постарались сделать ее комнату красивой. Ваши комнаты отделаны одинаково. Это правильно. Ее могло бы задеть, если бы ее комната была наряднее твоей. Теперь сладко спи в своей красивой, хрупкой кровати.

Молли поднялась заблаговременно — почти до рассвета — чтобы украсить прекрасными цветами из поместья Хэмли комнату Синтии. Сегодняшним утром ей с трудом удалось проглотить завтрак. Она поднялась наверх и оделась, думая, что миссис Гибсон непременно поедет в гостиницу «Георг», возле которой у причала останавливался «Арбитр», чтобы встретить дочь после двухлетнего отсутствия. Но, к ее удивлению, миссис Гибсон устроилась за огромными вышивальными пяльцами, как обычно, и, в свою очередь, удивилась, увидев на Молли плащ и шляпку.

– Куда ты собралась так рано, дитя? Туман еще не рассеялся.

– Я подумала, что вы поедете встречать Синтию, и мне захотелось поехать с вами.

– Она будет здесь через полчаса; твой дорогой отец распорядился, чтобы садовник взял тачку для ее багажа. Я не уверена, поедет ли он сам.

– Значит, вы не поедете? — спросила Молли, испытывая сильное разочарование.

– Нет, конечно, нет. Она очень скоро будет здесь. И, кроме того, мне не нравится выставлять на показ свои чувства перед каждым прохожим на Хай-стрит. Ты забываешь, что мы не виделись два года, а я не выношу сцены на рыночной площади.

Она снова уселась за работу, и Молли, немного поразмышляв, уступила собственной тревоге и занялась тем, что стала смотреть в окно на первом этаже, откуда можно было увидеть прибывавших из города.

– Вот она… вот она! — воскликнула она, наконец. Ее отец шел рядом с высокой молодой девушкой. Садовник Уильям вез тачку, загруженную багажом. Молли подлетела к входной двери и широко ее распахнула, еще до того, как гостья подошла.

– Ну, вот и она. Молли, это Синтия. Синтия, это Молли. Вы теперь сестры, вы знаете.

Молли увидела красивую, высокую фигуру в проеме открытой двери, но не могла рассмотреть другие черты, в тот момент скрытые в тени. На мгновение ее охватил внезапный приступ робости, и Молли сдержала объятие, которое подарила бы минуту назад. Но Синтия обняла ее сама и расцеловала в обе щеки.

– Вот и мама, — сказала она, глядя за спиной Молли на лестницу, на которой стояла миссис Гибсон, завернувшись в шаль, и дрожа от холода. Синтия прошла мимо Молли и мистера Гибсона, которые предпочли отвести взгляд от этого первого приветствия между матерью и дочерью.

Миссис Гибсон сказала:

– Как ты выросла, дорогая! Ты совсем взрослая женщина.

– Так и есть, — ответила Синтия. — Я такой и была до отъезда. С тех пор я едва ли выросла… разве что, надеюсь, стала мудрее.

– Да! Будем надеяться, — многозначительно ответила миссис Гибсон. В их речи, кажущейся вполне обыденной, были явно скрытые намеки. Когда все вошли в залитую светом и покоем гостиную, Молли не смогла оторвать взгляд от Синтии. Возможно, черты ее лица не были правильными, но живость выражений ее лица не давала времени подумать об этом. Ее улыбка была совершенной, ее пухлые губки — очаровательными. Ее глаза были прекрасно очерчены, но казалось, что их выражение едва меняется. Цвет лица Синтии не так уж отличался от материнского, только ее кожа имела больше рыжих оттенков; и ее удлиненной формы, серьезные серые глаза были обрамлены темными ресницами, тогда как у матери они были блеклыми и соломенного цвета. Молли полюбила ее, как говорится, в ту же секунду. Синтия сидела, согревая ноги и руки, так непринужденно, словно провела в этой комнате всю свою жизнь; не обращаясь исключительно к матери, которая все это время рассматривала дочь и ее платье, а, оценивая Молли и мистера Гибсона серьезными внимательными взглядами, словно гадая, насколько она им понравилась.