Резко поднявшись с кровати, я откинул одеяло с Кэндис, и начал снимать с нее одежду, оставив лишь нижнее белье. Она вся покрылась мурашками, и рефлекторно обняла себя руками. Ей было холодно, отчего слышался стук ее зубов. Зная, что этот метод помогает сбить температуру, я начал растирать всю ее спиртом, при этом делая ветер журналом, который взял с прикроватной тумбочки. Кэндис нервно сминала простынь, ища, чем себя укрыть, но я ей этого сделать не позволил. После моих усилий, температура начала спадать, и когда я ее измерил ей, на градуснике показывало тридцать семь и три. Только после этого я ее накрыл одеялом и лег рядом, заметив, как по ее щекам начали течь слезы. Внутри меня что-то оборвалось, и я сам не заметил, как взял ее к себе на руки, крепко прижав к груди.

– Все хорошо, маленькая, не плачь, - я ловил ее слезы губами, а каждый ее всхлип заглушал легким поцелуем. Но Кэндис это не успокаивало, она начала вырываться из моих рук так, как если бы карабкалась по мне. Уложив ее снова на кровать, я накрыл ее тело своим, крепко обнимая и не давая больше вырываться, пока она гулко не закричала. Мне казалось, что она потеряла голос, потому что видел, как она силиться, чтобы выкрикнуть, но у нее ничего не получалось, пока наконец не вырвался надрывный стон.

– Нет! Я не хочу вниз! Нет! Прости меня! Прости!

– Кэндис, проснись! – я легонько похлопал ее по лицу и потряс за плечи, пытаясь привести ее в чувства. Она резко распахнула глаза и задержала свой пронзительный взгляд на мне. Меня бросило в дрожь от ее глаз. В них была боль и отчаяние.

– Прости меня, - тихо проговорила она, медленно моргнув, из-за чего сразу выскользнула слеза, просочившись сквозь загнутые пушистые ресницы, зацепившись на их кончиках, затем сорвалась вниз наискось и за пару секунд скрылась в волосах.

Кэндис

Быстро сев в постели, я обхватила его шею руками, когда он приподнял меня за ягодицы и усадил на себя. Вот сейчас, в таких крепких и родных объятиях, сопровождаемых таким теплым, обеспокоенным и в тоже время нежным взглядом, есть возможность сознаться ему во всем и наконец, быть честной до конца.

– Прости меня, - вновь говорю ему, не прерывая зрительного контакта.

– За что? – как? Как ему сознаться? Он не простит. Я могу стать ему противна после этого. Он не поймет, как можно просто так, взять и поспорить на человека. Он не игрушка.

– Я… - ну же, скажи ему! – Я… я забираю твое время, прости меня… - опускаю глаза и крепко обнимаю его.

– Мое время – это ты.

– Что это значит?
– тихо всхлипнув, дотронулась до его щеки своей, и медленно потерлась, словно кошка, просящая ласки.

– Что твое время – это я, - я оторвалась от него и заискивающе начала что-то искать в его глазах. Глупо надеяться увидеть там любовь. Слишком мало времени прошло для этого божественного и светлого чувства. Но мне хочется увидеть, хотя бы что-то отдаленно напоминающее его. Все, что я сейчас вижу в его глазах, это безграничную заботу, внимание, беспокойство, желание и намек на влюбленность, или, быть может, я это себе все выдумала? Возможно, он не влюблен… или влюблен? Мне сложно его понять. Я не могу проникнуть в его сознание, прочесть его мысли. Зато он меня умеет читать. Пусть не всю до конца, но большую часть точно. Для меня же он - великая тайна, «одетая» в инсигнии, что блестела яркими лучами солнца. От него исходила власть, присущая людям самой чистой породы.

Мы продолжали смотреть друг на друга, пока он не приложил ладонь к моему лбу.

– Температура пока не поднимается, это хорошо. Тебе нужно лежать, - он уложил меня на постель, и направился к двери комнаты.

– Ты куда?
– я боялась, что он сейчас уйдет. Мне этого ужасно не хотелось, особенно после такого жуткого сна. А еще, за окном молния, значит, будет гроза. Как это странно. Ноябрь месяц и гроза. Такое бывает очень редко, и причина тому – аномально теплый ноябрь. Только в последние несколько дней погода стала быть похожей на конец осени, хотя, такие дожди, свойственны предыдущим месяцам этого времени года. Сейчас мне бы хотелось снега. Первого снега, такого же желанного, нежного и мягкого, как наш с ним первый поцелуй.

– На кухню. Тебе надо поесть, скоро снова пить лекарство, - он тепло улыбнулся и скрылся за дверью. Какой у меня заботливый мужчина. У меня? Глупая улыбка озарила мое лицо. Хочется улыбаться постоянно, от мысли, что он мой… наверно… мой…

Я обняла подушку крепче, не желая засыпать при этом. Мне просто необходимо было почувствовать его объятия, но пойти за ним на кухню я не могла. Мои мысли отвлек звонок моего сотового. Увидев имя своей подруги, я обрадовалась. Она волнуется обо мне, поэтому звонит поинтересоваться, как я себя чувствую.

– Привет, Эви!

– Кэн, ну ты как там дорогая? Лекарство пила? Температура упала? – это в привычке Эви, вот так начать разговор, как тараторка. На заднем фоне послышался голос Макса: - Не знаю, как у Кэндис, а у меня «температура» продолжает стоять.

– Макс, заткнись! – эти двое могут поднять настроение. – Ну, как ты?

– Эви, все хорошо, вроде…

– Ну-ка, чего это ты мне раскисла? А ну выше нос! И вообще, кто тебе разрешил болеть? Ты вообще сегодня, чем думала, когда вышла на улицу налегке?