— Послушай, парень, ты ведь собираешься поступать в колледж. Если ты будешь поступать в Нью-Йоркский, я кое в чем смогу помочь тебе — вывести на нужных людей, посоветовать, переговорить кое с кем. Ресторана у нас тут, правда, нет, но тем не менее имеется приличная кухня. Блюда, что там готовят, потом подают в номера. А тебе, если захочешь, будут приносить бутерброды. Спиртное мы тебе подавать не сможем, потому что невооруженным взглядом видно, что ты еще по возрасту не вышел, нас могут за это лишить лицензии. Но безалкогольных напитков тебе будут отпускать — хоть залейся. Слушай, парень, соглашайся! Никто тут тебя не побеспокоит зря. А для ооновцев, чтобы не лезли с вопросами и поручениями разными, а то они готовы каждого превратить в «обслуживающий персонал», мы быстренько сочиним историю о том, что ты являешься сыном кого-то из диктаторов или еще кого-то, кто предпочитает не раскрывать своего инкогнито. И что папаша-де поселил тебя здесь на время обучения в колледже. Меня же беспокоили отнюдь не те многочисленные опасности, которым Хеллер может подвергнуться. Я никак не мог себе представить, каким образом Рат сможет пробраться сюда и обыскать его вещи. Ведь в любом уважающем себя борделе просто скандал поднимается до небес, если кого-то поймают на том, что он роется в вещах клиентов. Администрация сразу начинает воображать, будто вы здесь ищете компрометирующие материалы, которые можно будет потом использовать для шантажа, а то и для того, чтобы напустить на них полицию! А телохранители, хоть их и помяли слегка, выглядели более чем грозно. Это было почти равнозначно тому, чтобы пробраться к Хеллеру в строго охраняемую тюрьму.

Я понимал причину столь странного поведения Вантаджио. Он все еще пребывал в шоке, и его одолевало гипертрофированное чувство благодарности. Ведь если говорить по существу, то Хеллер по всем статьям здорово уступал охранникам, которых, как детишек, послали приводить свои вещи в порядок.

— А кроме того, здесь полно прехорошеньких женщин, — говорил тем временем Вантаджио, — и парню с такой приятной внешностью да с такой фигурой и мускулатурой придется силой отбиваться от них. Но ты всегда сможешь попросить помощи у какой-нибудь из мадам, если они уж слишком будут приставать к тебе. Ну, парень, что ты на это скажешь? Договорились?

— А у вас и в самом деле имеются и мальчики? — спросил Хеллер.

— Боже упаси! — возмутился Вантаджио. — Этот придурок просто выдумал. Дело в том… что сам-то он как раз и грешил по части мальчиков, вернее, грешит. Он педик, то есть был им. Ну, так что ты на это скажешь?

Не успел Хеллер кивнуть в знак согласия, как Вантаджио бросился к двери и выглянул в холл. Полицейские уже успели увезти трупы и убрались сами. Горничная подтирала пол. Вантаджио скомандовал клерку:

— Нажми-ка на все кнопки!

И вскоре многочисленный штат заведения высшего класса начал стекаться в холл. Чуть позже туда же стали спускаться головекружительно красивые женщины различной степени раздетости. Представительницы всех континентов Земли, они были всех цветов кожи, хотя преобладала белая раса. Холл постепенно заполнился полуобнаженными бедрами и полуприкрытыми бюстами. Вантаджио снял с Хеллера шапочку и попросил его подняться на мраморное возвышение. Целое море хорошеньких мордашек могло показаться обложкой какого-нибудь кино — или порножурнала, если-бы люди на обложках умели двигаться и обмениваться репликами.

В общем, все это напоминало монтаж, составленный из весьма соблазнительных красоток. Вантаджио обратился к ним решительным, не терпящим возражений тоном:

— Этот парень несколько минут назад спас мне жизнь. И я требую, чтобы все вы относились к нему с должным уважением.

Восхищенный вздох вырвался из общей груди, сопровождаемый не менее восхищенными восклицаниями. Я решительно ничего не понимал. И что они могли найти в этом Хеллере? Но мне тут же стало ясно, что сейчас ведь у них не сезон. Они просто изголодались по мужчинам.

— Он будет теперь здесь жить, — сообщил Вантаджио.

Если раньше восклицания были, так сказать, абстрактно восхищенными, то теперь раздались восклицания бурной радости. О боги, подумал я с некоторой досадой, как жаль, что графиня Крэк не видит этого.

— Слушайте дальше, — продолжал Вантаджио, повысив голос, чтобы перекрыть общий шум, — вы и без моих пояснений должны видеть, что он малолетка, это ясно как день. А искушение карается тюремным сроком. И если только он пожалуется на то, что кто-то из вас пристает к нему, этот кто-то вылетит отсюда на собственной (…)!

В ответ раздался встревоженный шепот.

— Мама Сессо! Ты слышала, что я сказал? — выкрикнул Вантаджио во всю силу своих легких.

Непомерной величины женщина с еще более непомерным бюстом, мускулистая и с черными усами, протолкалась к перилам.

— Я здесь, синьор Меретричи! — заорала она в ответ и, опершись о перила балкона, поглядела вниз.

— Как шеф-мадам, — крикнул Вантаджио, — ты будешь теперь следить, чтобы мое указание выполнялось беспрекословно. Кроме того, тебе вменяется в обязанность следить еще и за тем, чтобы все остальные мадам следили за его исполнением.

— Я все поняла, синьор Меретричи. Если найдется такая, кто не выполнит всего, чего потребует от нее этот малолеток, эту (…) нужно выбросить на улицу, и пусть катится к (…)!

— Нет, нет, совсем не так! — так же громко поправил ее Вантаджио. — Ты будешь пресекать попытки приставать к нему. Он же еще совсем ребенок. За это тюрьма. Растление малолеток. Из-за их распущенности нас смогут привлечь к суду по этой статье.

Мама Сессо решительно закивала:

— Я вас поняла, синьор Меретричи. Я буду по внутренней линии день и ночь следить по телевизору за всем, что делает мальчик. Он спас вам жизнь. Он умнее и ловчее Чезаре Борджиа. Какая удача, что он с нами! В следующий раз он может спасти жизнь всем нам. Пресвятая Дева ниспослала его нам. Если кто из них поведет себя грубо с ним, я беру эту (…) за (…) и выбрасываю ее на улицу.