Но я не терял бдительности. Даже если Ботч и те, кто изготавливал поддельные документы, мертвы, то впутать в это дело меня могла бы графиня Крэк. А, ладно. Очень скоро я верну их себе, когда она будет лежать под наркозом. Можно даже сделать пакет из бумаги и подложить его на то место, где отыщутся документы. Это была мысль. Я сделал бумажный пакет.

Где-то хлопнула дверь, и я понял, что это вернулся Прахд. Я поспешил в приемный покой и прибыл как раз в тот момент, когда он входил. Глаза графини загорелись.

Он держал в руках две коробки, и, когда он поставил их на пол, она мгновенно поднялась и отстранила его. Я, разумеется, тщательно установил прежние печати на место — в Аппарате мы на это спецы, — и коробки выглядели так, словно их ни разу не касались с тех пор, как они покинули место изготовления.

Графиня выбрала одну из них. Открыла. Вид у нее был такой, будто она собиралась разрезать именинный пирог.

— Ого! — воскликнула она. — Новенький, последней модели, так и сияет! Что я вижу? К нему подключаются микрофон и ленточный магнитофон! Чудесно. Цветовое оформление тоже очень милое.

Она умело вставила энергоэлемент и проверила счетчик. Подключила микрофон.

— Кто первый?

Я не очень-то был уверен, что она не всадит в кого-нибудь нож. Поэтому подтолкнул к креслу Прахда. Тот, нервничая, умостил свое сухощавое тело с краешку.

— Вы владелец этой больницы? — спросила она его непринужденно.

— Нет, нет. — Прахд указал на меня. — Он владелец. То есть я хочу сказать, он начальник. Если у вас какие-то жалобы…

— Пока никаких, — сказала графиня Крэк, ласково улыбаясь.

Она надела шлем на его лохматую голову. Потом повернулась ко мне:

— Если бы вы подождали в холле, Солтен…—

Одной рукой она держала микрофон, другую поднесла к выключателю, готовясь привести шлем в действие.

Я вышел. И приник ухом к плотно закрытой двери.

— Сон, сон, сладкий сон, — проговорила она. — Вы меня слышите?

Приглушенное «да».

— Вы готовитесь сделать операцию. Вы сделаете ее очень умело. Вы не внесете в физическое тело никаких изменений. Другими словами, вы не будете трогать мои конечности и железы. Это понятно?

Приглушенное «да».

— Вы ограничитесь несколькими шрамами и изъянами и постараетесь, чтобы раны быстро зажили и чтобы не осталось еще каких-нибудь шрамов или изъянов. И без глупостей. Ладно?

— Ладно.

— Теперь, — продолжала она, — если вы, или Солтен, или какой-либо другой мужчина вздумаете потрогать мое тело или войти с ним в любой сексуальный контакт, пока я буду находиться под наркозом, вы должны применить электронож к себе или к ним. Понятно?

— Понятно.

— И пока я буду под наркозом, вы не должны ничего говорить между собой или мне. Понятно?

— Да.

— Далее, если вы нарушите какое-либо из своих обещаний, то почувствуете себя так, будто у вас в голове взрываются атомные бомбы. Ясно?

— Ясно.

— А теперь вы забудете, что я вам говорила, и, когда проснетесь, будете считать, что я расспрашивала вас о вашей профессиональной квалификации. Договорились?

— Хорошо.

Щелчок. Она выключила шлем. Через минуту Прахд, спотыкаясь, вышел за дверь. Я наблюдал за ним очень внимательно. Мне нужно было убедиться, что этот шлем не работает, если я со своим защитным устройством нахожусь от него не далее двух миль.

Доктор утирал лицо, шепча:

— Боги, атомные бомбы! Понимаю, что вы имеете в виду! — Он заковылял по коридору в свою операционную.

Шлем был в порядке. Если бы Прахда загипнотизировали, он бы не вспомнил это! Бояться было нечего.

— Солтен, — позвал меня ласковый голосок.

Я вошел, как смиренный маленький школьник. Спрятав свою усмешку. Она нахлобучила шлем мне на голову. Включила его. Сквозь щиток забрала я видел, как она проверила счетчик и лампочки.

Она отошла и поднесла ко рту микрофон:

— Сон, сон, сладкий сон. Вы слышите меня, Солтен?

— Да, — отвечал я, стараясь, чтобы мой голос звучал, как у пьяного.

— Когда-то я внушила вам, что, если в голове у вас родится мысль навредить Джеттеро Хеллеру, у вас разболится живот, и так далее. Теперь скажите-ка мне, Солтен, мое внушение все еще действует?

— О, конечно, — соврал я.

— И у вас ни разу не возникала идея причинить ему боль или проделать с ним какой-нибудь омерзительный фокус?

— О нет, — снова соврал я.