А не следовало бы.

Мисс Щипли нашла, что искала.

Терку для сыра!

Она попробовала, насколько остры ее зубцы.

Слегка порезалась и, перестав напевать, осыпала меня руганью.

Затем, снова напевая без слов, она приблизилась к кровати.

С легким нажимом провела теркой сверху вниз по моей груди!

Я ощутил остроту зубьев и стал кусать себе губы, стараясь не закричать. Но она на это обращала мало внимания. Сосредоточенность ее напоминала сосредоточенность шеф-повара на кухне. А Кэнди при этом выглядела проголодавшимся посетителем ресторана.

Она перенесла свое внимание на мои ноги. Провела теркой по внутренней их поверхности, очень тщательно выводя волнистый узор царапин.

Мне стали видны небольшие капельки крови, выступившие в свежих ссадинах.

Она отложила терку. Подошла к развешанным на стене орудиям пытки, открыла стенной шкафчик под ними и что-то достала.

Банку красного перца!

Отвернувшись, она высыпала немного себе на ладонь и стала спокойно втирать мне в раны.

Дикая мука!

Я издал свой первый крик.

Но тут же его подавил.

Еще перцу — и снова втирание.

Я взвыл!

Кэнди взвизгнула!

Кажется, мисс Щипли решила, что достаточно поперчила меня. На это ушло полбанки. Она отошла и вернулась с огромной деревянной ложкой. Повернула ее выпуклой стороной вниз.

Шлеп!

Она принялась вколачивать перец в мои раны.

Изо всех сил!

Дикая боль!

Жгучая, испепеляющая!

Я потерял власть над собой. Я завопил!

Завопила и Кэнди!

Я видел ее голое тело, бьющееся на софе.

— Возьми меня, Щипли! О Боже, возьми меня!

Мисс Щипли схватила ее на руки, отнесла в спальню и захлопнула дверь каблуком.

Боль не прекращалась.

Я все кричал и кричал. В довершение всего я почти ослеп.

Прошло не знаю сколько времени, и мисс Щипли вернулась. У нее на фартучке краснела губная помада.

Вышла и Кэнди, груди ее вздымались и опадали.

Они выпили пива.

Кэнди выкурила «косячок».

Мисс Щипли извинилась перед Кэнди за то, что позабыла поставить подходящую для обеда музыку. Она поставила на стерео какую-то меланхолическую мелодию, и Кэнди сказала, что мелодия ей нравится. Но ей все еще хотелось есть.

— О, это было только первое блюдо, — сказала мисс Щипли. — Мы не должны слишком жадничать.

Это обед для гурманов.

Едва боль стала стихать и я смог выносить ужасную муку без крика и корчей, как мисс Щипли снова повязала фартук. Снова приладила на голове поварской колпак, подошла к стенному шкафчику и что-то достала.

— Это то, что нам сейчас нужно, — сказала она, показывая Кэнди. — Это пощекочет наш пресытившийся вкус. Терпеть не могу неострой еды, а ты, милочка?

Она подошла ко мне.

Перечный соус «Табаско»!

Она попрыскала из бутылочки все раны на моем теле. Артистично, мурлыча какую-то мелодию, следя, чтобы нанести как раз столько, сколько надо.

При первом прикосновении к телу этой приправы мне она показалась жидким огнем, и я заорал! А ведь она намеревалась опустошить всю бутылку!

Я орал и орал.

Она снова принесла терку для сыра.

Работа началась.

Я заорал по-настоящему!

Кэнди визжала и каталась по дивану.

Мисс Щипли ухватила здоровенную вилку для мяса и стала поднимать ее, собираясь воткнуть в мое тело.

— Возьми меня, Щипли, возьми меня!

Мисс Щипли все-таки воткнула вилку! Затем еще и еще!

Я отключился.

Когда я пришел в себя, мне показалось, что я лежу на раскаленных углях!

В комнате их не было.

Мне слышались из-за двери ругательства, произносимые низким рычащим голосом.

В конце концов они вернулись. Кэнди — с безумными глазами. Она все терла и закрывала ладонями груди.

— Слишком пресно, дорогая Щипли. Не хочу быть придирчивой. Но я умираю от голода!

Мисс Щипли выглядела расстроенной. Она одернула фартук, пошла в другую комнату, нашла там поварской колпак и вернулась в нем назад. Пристально посмотрела на меня.

— Горчицы! — рявкнула она с неожиданной решимостью. — Вот что нужно! Горчицы! Это придаст особый вкус!

Она отошла, вернулась с большущей банкой французской горчицы и принялась выводить на моем теле искусные узоры.

Отбросив банку двумя руками, энергично она принялась втирать горчицу в раны.

Я орал. Я слезно просил и умолял. Я обещал, что сделаю все-все, но только, ради богов, пусть она уберет эту дрянь с моих ран!