Я смотрю на него, в моем животе порхают бабочки, и даже, если это все игра, я хочу, чтобы это продолжалось бесконечно, но и чтобы это прекратилось. В том, как он действует возле меня, есть что-то невероятно животное, что пробуждает во мне глубинные инстинкты.

— Ты не имеешь на меня никаких прав, — говорю я, затаив дыхание от гнева.

Он сжимает руку.

— Ты дала мне права, когда была на моем бедре.

Мои щеки вспыхнули красным от воспоминания.

— Я все еще не твоя, — говорю я в ответ. — Может, ты боишься, что во мне слишком много женщины для тебя?

— Я задал тебе вопрос, и хочу получить ответ. Тебе, черт побери, нравится, когда другие мужчины прикасаются к тебе? — требует он.

— Нет, дурак, мне нравится, когда ко мне прикасаешься ты!

После моей вспышки, он смотрит на мой рот, погружая свой палец в складку моего локтя. Его тон становится грубым. — Насколько сильно тебе нравятся мои прикосновения?

— Сильнее, чем мне бы хотелось, — я восстанавливаюсь, тяжело дыша и задыхаясь из-за него.

— Нравится ли тебе это достаточно, чтобы позволить мне ласкать тебя в постели сегодня? — кратко спрашивает он. Мою кожу покалывает, и у меня между ног становится невероятно жарко. Его зрачки полностью увеличились от голода.

— Мне нравится это достаточно для того, чтобы позволить тебе заняться со мной любовью.

— Нет. Не заниматься любовью. — Он сжимает челюсть и смотрит на меня своими мучительно голубыми глазами. — Только прикосновения. В постели. Сегодня. Ты и я. Я хочу, чтобы ты снова пришла. — Он смотрит на меня с вопросительным выражением лица. Я чувствую, как внутри его охватило темная вспыльчивость в отчаянии. Там есть потребность во мне, что может его успокоить… но я не могу этому следовать.

Я так сильно хочу к нему прикоснуться, я просто не могу понять, почему он может противостоять вызову и не брать меня. Я не могу проводить ночь в его объятиях, не получив всего остального.

Освободившись, я укрепляю свой голос.

— Слушай, я не знаю, чего ты ждешь, но я не буду твоей игрушкой.

Он хватает меня снова, приближая ближе к себе и склоняя ко мне голову.

— Ты — не игра. Но мне нужно сделать это по-своему. По-своему. — Он зарывается лицом в моей шее и вдыхает мой запах, и его язык начинает лизать мое ухо. Он стонет и поднимает мой подбородок так, что наши глаза встречаются. — Я делаю это медленно для тебя. Не для себя.

Мои колени готовы согнуться, но мне каким-то образом удается покачать головой в знак несогласия.

— Это продолжается долго, и я быстро теряю интерес. Давай я просто поработаю над твоей растяжкой. — Я направляюсь к его спине, и он резко освобождается, как будто я резала его ножом.

— Нихера не беспокойся. Иди, займись растяжкой Пита.

Он хватает полотенце, проводит им по лицу, и затем идет проделывать быстрые сильные удары по мешку голыми кулаками.

Выйдя оттуда, свирепо хмурясь, я говорю Райли:

— Он меня не хочет.

— Преуменьшение столетия, девушка, — говорит он, закатывая свои печальные глаза парня-серфера.

Сегодня вечером Подземелье кипит энергией, и последний час я потратила на выискивание Норы среди толпы, почему-то опасаясь, что, увидев меня, она теперь будет прятаться. Я решила, что заставлю ее показаться, только пока не знаю, каким образом это сделаю. Но я определенно что-то придумаю.

А сейчас я позволю себе окунуться в магию боев, и тут я заметила, что рассматриваю всех соперников более тщательно, чем когда-либо, только для того, чтобы понять их боевые стратегии на тот случай, если они столкнутся в финале с Ремингтоном.

Некоторые дерутся по-настоящему жестко, и я осознаю, что никто не дерется так, как он. Реми борется, как будто любит это. Он взрывается на ринге, и это выглядит, как будто он лев, а его противники — мыши, и он просто играет с ними. Иногда он прыгает и заставляет толпу поучаствовать, когда захватывает соперника и отпускает, указывая на него и как будто спрашивая: «Вы все хотите, чтобы я набил морду этому говнюку?»

Конечно, толпа ревет, и я вся заведенная, взвинчена, и еще в приподнятом настроении, просто наблюдая за ним.

Когда его сегодня объявили, толпа Остина обезумела, и большинство присутствующих кричали стоя, я наблюдала за ним с трепетанием в животе, когда он появился на дорожке и взобрался на ринг; и вдруг помещение оживает с ним. Сейчас в зале размахивают плакатами, когда он бьет своего третьего противника в этот вечер, и он так сильно избивает другого мужчину, что, вероятно, бой закончится через пару минут.

Он на волне. Он выводит из строя все и каждого, что вызывают против него. Я на самом деле еще не видела, чтобы кто-то из его противников смог нанести ему действительно хороший удар, его лицо нетронуто, и такая же его блок-защита.