— Н-нет.

Кавалерия кивнула:

— Значит, искал у самой скалы, в россыпи? Так?

Сашка издал звук такой степени смазанности, что сам не смог бы понять из него, искал он у скалы или не искал. К счастью, Кавалерия и не ждала ответа. Она вновь уже смотрела на закладку.

— Исключительное везение! Обычно за алыми закладками ныряют по два года. Учитывая же, что действующих шныров у нас мало, мы вообще не позволяем себе такой роскоши. Их находят случайно, обычно под Козырьком.

— Где-где?

— Там, где ты ее нашел. У вершины Первой Гряды есть ступенька, которую мы называем Козырьком. Скала там непрерывно осыпается. Только под ней попадаются алые закладки.

— А почему мы не ныряем на сам Козырек?

— Не к чему привязать пега, даже посадить его негде. Козырек узкий, дикие ветра. Да и не факт, что там все усыпано алыми закладками. Скорее уж закладки в самой породе, если попадаются в осыпи.

Сашка любил сложное планирование.

— А если лететь вдвоем? Оставить одного пега внизу привязанным… подняться на другом, высадить десантника, а потом…

Кавалерии идея понравилось. Можно сказать, вызвала восторг:

— Блестяще! Десантник находит закладку и прыгает со скалы в седло товарища! Так?

— …Э-э… Да!

— Промахивается и, благодаря тебя за свежую идею, летит на встречу со своим пегом, который, по твоему описанию, остался привязанным где-то внизу! Метров так восемьсот летит, если мне не изменяет пространственная память.

— А если не промахивается?

— Размах крыльев пега хорошо представляешь? А скорость его полета мимо скалы? Пег не вертолет, чтобы зависать. Не промахивается — значит, попадает под крыло пега или случайно хватается за его маховые перья. Эдак за два-три пера сразу, чтобы клякс под скалой стало больше. Больше клякс — больше творчества.

Видя огорченное лицо Сашки, Кавалерия шагнула к нему и ладонью, в которой держала алую закладку, погладила его по рукаву шныровской куртки. На несколько мгновений грубая кожа смягчилась и стала как живая. Сашка увидел ее переливающейся, сияющей, серебристой. Необычайно легкой и одновременно прочной. Кожей полетов, мгновенных вспышек пламени и сражений.

Кавалерия опустила руку с закладкой. В ее глазах плескалась мечта, в которой растворялись и боль, и время.

— Когда-нибудь Первая Гряда станет не нужна и рухнет, — храня в голосе надежду, сказала она. — Ослепляющий свет Межгрядья хлынет и зальет все до самого болота. А там кто знает… Возможно, болото испарится, не вынеся света, а свет хлынет через проход и доберется до человеческого мира, мгновенно обновив его.

— Когда это будет? — спросил Сашка.

— Не знаю. Через сто лет, через тысячу, через миллион! Но в любом случае — разве это долго, если ждешь чего-то хорошего?

Вадюша стоял у схемы маршрутов московских троллейбусов и самовлюбленно гладил себя по красной курточке. Раньше у него была желтая курточка, а недавно он прикупил еще и красненькую, и конечно требовалось все время ее гладить, чтобы курточка приручилась и полюбила Вадюшу хотя бы вполовину так же сильно, как он любит сам себя.

Приручение курточек было лишь одной из Вадюшиных граней. Он всегда был такой. Еще в школе мучительно гонялся за оригинальностью. Спал в шкафу на полке, писал домашку невидимыми чернилами и ужасно страдал, когда вынужден был делать нечто обыденное, например ехать в школу на трамвае.

Приласкав курточку, Вадюша погладил заодно и схему (вдруг ей будет обидно?), а затем загородил ее упитанной спинкой.

— Где с 59-го троллейбуса можно пересесть на 19-й? Ну, быстро! Три, два, один!

В памяти у Рины вяло шевельнулось и сразу задремало какое-то недоученное знание. Прочие младшие шныры, размазавшиеся по единственной большой аудитории, попытались подглядеть, однако неспортивной спины Вадюши с лихвой хватало, чтобы прятать самое важное.

— Не трогаем русалок, и Интернет тоже не терзаем своей тупостью! Подсказываю! 59-й идет от улицы Генерала Глаголева до метро «Сокол», а 19-й — от Крылатского до метро «Сокол». Улавливаете мою гениальную мысль?

Влад Ганич втянул ноздрями воздух, однако гениальную мысль Вадюши упустил и уловил лишь подгоревшую рыбу Суповны. Определить, что рыба подгорела, самой Суповне мешал насморк. Гоша же и кухонная Надя, имея большой опыт, молчали в тряпочку. Если сказать — последствия будут ужасные. Суповна решит, что это намек на то, что она плохо готовит. А раз плохо готовит, то она больше не нужна. Берегись, зыло! Добро берет топор!

— Ну? Кто знает? Я же подсказал! — потерял терпение Вадюша.