— А дар у него есть? — спросила Рина, привыкшая, что в форт Долбушина просто так не попадают.

— Еще какой! Он угадывает картины, которые через сто лет признают шедеврами. Сейчас на ней разве что сыр не режут, а через сто лет люди будут толкаться локтями, чтобы увидеть ее в музее.

Рина вспомнила кислое лицо поедателя икры.

— Так почему же он не рад? — озадачилась она.

— А чему радоваться-то? Сто лет он не проживет, никакой выгоды не получит. Это раз. А два: он вообще не любит картины. Он любит кулинарные шоу.

Рина ничего не понимала:

— С таким вкусом к живописи?

— Да кто тебе сказал, что у него есть вкус? У него просто дар такой!

Лиану сзади кто-то толкнул. Она отодвинулась, пропуская представительного, прекрасного, как Адонис, мужчину. Адонис почти летел, в испуге округляя глаза. За ним гналась маленькая женщина и, маскируя оскал под улыбку, толкала его кулаком в спину. Мужчине было не столько больно, сколько неудобно, и его убегающее лицо становилось все вежливее, все приятнее.

— По телевизору его никогда не видела? Между прочим, целый министр! — похвасталась Лиана.

— А почему тогда…

— …жена дерется? А ты что, не в курсе? На преуспевающих чиновников всегда орут жены. Во-первых, они рано женятся. Во-вторых, часто на девушках повышенной громкости. В-третьих, на них орут на работе, пока они проходят все ступени. А когда он станет министром, жене уже трудно отучиться от прежних привычек. Травить же жену просроченными сырками не всегда удобно — в конце концов, она его человеком сделала.

Лиану кто-то окликнул, и, извинившись перед Риной, она удалилась, перепоручив ее старушке Алле Игоревне, которая играла в карты лучше всех в мире. Алла Игоревна приветливо погладила Рину по плечу чубуком фарфоровой трубки.

В ожидании, когда начнется встреча форта, Алла Игоревна читала «Идиота» Достоевского, старомодно и смешно завернутого в газетку.

— Нравится? — спросила Рина.

— Да. Но не думаю, что становлюсь от этого лучше. Человек может читать любые книги, говорить любые умные вещи — и поступать крайне глупо. Или нести полную ахинею — и оказаться способным на поступок. Поэтому нас можно вообще не слушать. Пока слова не равны чувству, а чувство — истинному желанию, они бессильны.

Рина хмыкнула. Алла Игоревна начинала ей нравиться.

— И часто вы заседаете? — спросила Рина.

— Не особо. Сегодня в форт должны принять нового члена… Вот его! Не смотри туда, а то он не отстанет! Белдо его брать отказался, так пришлось нам! Он хромой на всю голову! — сказала Алла Игоревна, глядя в сторону, чтобы новый член форта не заподозрил, что речь идет о нем.

— Почему он тогда не в дурдоме?

— Не завидую я тому дурдому. Ну все! Ты на него посмотрела! Теперь он точно к нам подойдет!

Алла Игоревна угадала. К ним уже бежал высокий человек в грязноватом белом свитере. Сверху он был лысый, а по бокам головы курчавый.

— Варенько мое фамилие. Повелитель заточенного воздуха! — представился он, прижимая руку к груди.

— Это как? — спросила Рина.

— Ну, сколько пластиковых бутылок, пузырьков, банок с завинченными крышками выброшено на помойку? Миллиарды! И гнить будут четыреста лет. И в каждой заточен воздух, который никуда не денется, потому что бутылка закрыта. Так вот, я — его повелитель!

Человечек взмахнул рукой. Послышались шипящий звук и чей-то вопль. По залу как ракета промчалась двухлитровая бутылка с газировкой и, врезавшись в стену, завертелась на полу.

— Не обязательно, чтобы бутылка была выброшена! Отнюдь нет! В полных бутылках воздуха тоже достаточно! И я тоже его повелитель! — самодовольно поведал Варенько и с видом триумфатора устремился к Альберту Долбушину.

Лиана Григорьева позвонила в серебряный колокольчик. Суета стала утихать, и по мере того, как она утихала, Варенько все больше и больше преисполнялся величия. Казалось, что весь находящийся в его теле заточенный воздух сейчас нагреется и он оторвется от пола.

Но в тот торжественный момент, когда Лиана, зачитывая повестку, добралась до вопроса с принятием в форт Варенько, что-то произошло. Усмиренный колокольчиком зал закипел, как встревоженный улей. Варенько, имевший печальный опыт с фортом Белдо, принял все на свой счет, и волна его обиды прокатилась по залу. Стартовали еще две бутылки, одна из которых подбила глаз воинственной супруге министра. Не успел умолкнуть ее негодующий вопль, как у кого-то в сумочке взорвался пузырек с перекисью водорода.